Наша задача была сидеть абсолютно неподвижно, и надо отдать нам должное, мы выполнили ее с таким мастерством, как будто лет семь учились этому искусству. Уверяю в вас, в телеге не было никого, кто бы не обдумывал, как извлечь из ситуации шансы на побег. К счастью для нас для всех, мы оказались достаточно умны, чтобы понять, таких шансов нет — ни для нас, ни для Архимеда или Пифагора, ни для тех мозговитых мужиков, которые изготовляют движущиеся статуи на паровом ходу. Тем не менее это была приятная тема для размышлений, которые позволяли не впасть в отчаяние.
Через некоторое время (и опять не просите меня выражаться точнее), откуда-то спереди донеслись голоса.
Никто не попытался высунуться и посмотреть, поскольку для этого надо было шевелиться, а дураков в телеге не нашлось. Но голоса далеко разносились в горном воздухе — спокойный день, безветрие — так что можно было и так понять, что происходит.
— Эй, — сказал кто-то по-гречески, — что это вы тут затеяли, шуты гороховые? А ну уберите эту сраную телегу с дороги.
Типичный помещичий голос: громкий, уверенный, которому плевать на все императорские легионы, если только они не блокируют дорогу, по которой он желает проехать. Приятно было ощутить, что в мире есть и другие силы, помимо сената и народа Рима, и иногда побеждают именно они.
Длинная пауза, которую я отношу на счет того, что кавалеристы были дикарями и не понимали по-гречески. То же самое, должно быть, пришло в голову обладателю таинственного голоса, потому что он повторил свой вопрос, на сей раз на латыни.
— Мы не можем, — отозвался один из солдат. — Телега застревать на край утеса. Мы пытаться двигать, падать разбиваться, все умирать.
— Твою мать, — в голосе прозвучало удивление. — А кто там у вас, кстати? Рабы для каменоломен, да?
— Йа, йа, — отвечал солдат. — Преступники, плохие люди, едут в каменоломня. Только застревать в телеге, и нельзя двинуться.
— Бедолаги, — ответил голос, после чего некоторое время никто ничего не говорил. Затем грек сказал: — Знаешь что? Если пропустить веревку сквозь заднее колесо…
— Мы думать это, — раздраженно прервал его солдат, — но не иметь веревка.
Грек рассмеялся.
— Сразу видно, что вы не местные. Никто не ездит по нашим дорогам без веревки.
Пауза: солдат обдумывает это заявление.
— У тебя есть веревка?
— Конечно, у меня есть веревка. У меня есть мозги, поэтому у меня есть веревка. У тебя нет веревка, додумай сам.
— Ты давай веревка.
— Я не давай веревка. Я давай правительству хоть что-нибудь, если мне есть куда деваться? Хрена там.
Кавалерист издал свирепый звук.
— Мы солдат. Ты давай веревка.
— Вы римские солдаты. Я не давай веревка. Ты трахай себя.
— О, ради всего святого, — пробормотал Луций Домиций. — Патриот. Боги, наверное, нас ненавидят.
— Похоже на то, — согласился я. — Между прочим, твой дядя Клавдий теперь бог, так что, может, не стоит нам так уж удивляться.
— Это все объясняет. Что ж, если дядюшка на Небесах, меня устроит любое другое место.
Кавалерист что-то пролаял своим приятелям на иностранном, и они, кажется, очень рассердились. Затем другой кавалерист крикнул:
— Ты давать веревка. Это закон. Мы делать реквизиция.
Таинственный голос ответил по-гречески. Ответ его был непереводим, и оно и к лучшему, но кавалеристы, казалось, уловили смысл.
— Если ты не давать веревка, мы брать.
— Это вряд ли, — ответил грек. — Один шаг в нашу сторону, веревка отправится с обрыва, сможете забрать ее из долины. Если прямо сейчас отправитесь, назавтра как раз доберетесь.
Чудесно, подумал я. Говори после этого о равновесии противоборствующих сил. Телега висит на краю ущелья, кавалеристы и грек тоже находятся в весьма деликатном положении. Одно неверное движение, и вся наша компания окажется внизу. Денек получался интересный. Некоторое время царила тишина — слышно было, как пчелы гудят, а лошади грызут удила — потом первый кавалерист подал голос.
— Мы покупать веревка, — сказал он.
— Уже что-то, — с одобрением отозвался грек. — Давать правительству бесплатно — это одно. Продавать этим ублюдкам — совершенно другое. Двадцать драхм.
Пауза. Если напрячь слух, можно было расслышать скрежетание, с котором кавалерийские мозги переводили драхмы в сестерции.
— Слишком много. Мы давать пять сестерции.
— Сам знаешь, что ты можешь сделать со своими пятью сестерциями. Если нет, спроси хорошего врача.
— Пять сестерции, — повторил кавалерист погромче. — Честная цена за веревка. Точно как рынок.
В ответ раздался смех.
— Правильно, — сказал он. — И пусть вороны обклюют мои кости, если я когда-нибудь что-нибудь продам правительству по честной цене. Двадцать драхм, бери или проваливай.
На самом деле удивительно, что кавалеристы проявили столько терпения. Солдаты вообще не отличаются кротостью, особенно северные ауксиларии. Не знаю, что именно сказал сержант, потому что он сказал это по-галльски, но чтобы понять общий смысл, не обязательно быть полиглотом. Через мгновение мы услышали, как грек кричит:
— Ладно, я вас предупреждал, — после чего, полагаю, веревка полетела с обрыва.
Жаль, что я пропустил следующий эпизод, поскольку если что и доставляет мне удовольствие, так это хорошая драчка — если я, конечно, я наблюдаю за ней со стороны. Судя по результатам, это была эпическая битва, потому что через некоторое время грек сказал:
— Ладно, с этим все. Оставьте их в покое и давайте посмотрим на телегу, — и вскоре мы почувствовали, что телега движется. В правильном направлении, спешу добавить, а не то я бы не рассказывал вам эту историю.
Я, конечно, как зажмурился, так и не открывал глаз до самого конца. Это своего рода мое личное суеверие — в опасные моменты я всегда зажмуриваюсь, потому что боюсь увидеть собственную смерть. В общем, когда я снова открыл глаза, то первое что я увидел, была удивительно блестящая лысая голова, сверкающая на солнце над бортом телеги.
— Итак, народ, — сказала голова (это и был обладатель таинственного голоса), — теперь насчет вас. Сегодня ваш счастливый день.
Значит, мы поднялись на ноги — это у нас получилось не сразу, поскольку судороги и слепой ужас в равной степени отстегнули нам колени — и смогли, наконец, посмотреть, что происходит.
По моему предположению, всю тяжесть боя приняли на себя как раз те десять или около того человек, которые стояли за спиной лысого персонажа, поскольку некоторые из них были ранены, а одежда запылилась, в то время как лысый мужик блистал чистотой и благоухал, что твой паж. Солдаты лежали на земле с тем распластанным, немного комическим видом, который ясно говорил, что больше они уже не подымутся; двое людей грека тоже лежали без движения, так что битва была выиграна не совсем всухую. Произошедшее с кавалеристами объяснялось тем, что люди грека сжимали в руках: мотыги, вилы, дубовые дубины, в общем, суровые крестьянские инструменты, которые с легкостью превращаются в первоклассное оружие (в конце концов, если они годятся на то, чтобы выколачивать пропитание из богини — Матери Земли — то разобраться с их помощью с несколькими смертными солдатами — это пара пустяков).