Стой, кто ведет? Биология поведения человека и других зверей - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Жуков cтр.№ 80

Хороший пример использования многоговорения – агитация потенциальных участников финансовых пирамид. Бытовым языком это определяется как «заморочить голову», а физиологическим – формирование выученной беспомощности.

В заключение приведем еще один пример ее выработки, на этот раз со специфическими целями. При постановке пьесы «Ревизор» К. С. Станиславский репетировал с Михаилом Чеховым роль Хлестакова на протяжении двух лет. Молодой актер был совершенно замучен этой работой, так как не мог понять, чего же от него добивается режиссер. Он предлагал и показывал разнообразные образы Хлестакова, но каждый из них чем-то не нравился маэстро. Когда наконец спектакль был готов, актер чувствовал себя буквально выжатым репетиционным процессом. В подавленном настроении выйдя на сцену во время премьеры, он обнаружил, что забыл текст… Текст, известный даже школьникам! Это повергло актера в совершенную растерянность, и Чехов отыграл Хлестакова как депрессивную личность. Станиславский признался потом, что именно такой образ он хотел видеть, но считал, что сыграть депрессию актер не сможет, и поэтому сформировал реальный аффект, замучив Чехова своим недовольством во время репетиций.

Эффективное применение неконтролируемости как средства манипуляции поведением другого человека описано У. Шекспиром в «Укрощении строптивой» – пьесе, которую принято считать «шедевром комедийного искусства». Петруччо, сам и через своих слуг, постоянно унижает жену, морит ее голодом, заставляет делать и говорить нелепости. В итоге своевольная Катарина превращается в существо, полностью лишенное собственной воли. Заключительный монолог Катарины – это апология покорности:

Примечательно, что испытания Катарины, как пишет критик, «закончатся не тоской и неволей, а большим человеческим счастьем» ^[155]. И в самом деле, в репликах укрощенной Катарины, в ее поведении мы не можем найти и намека на страдание. Действительно, субъективное ощущение благополучия может присутствовать при выученной беспомощности, и в этом ее большое достоинство как метода управления людьми. Удовлетворенность новым, пассивным отношением к окружающему миру у заключенных концентрационного лагеря отмечал и американский психоаналитик Бруно Беттельхейм.

Следует подчеркнуть важный методический момент в поведении Петруччо. Он унижает Катарину не в ответ на проявление своеволия, а без всякого повода. Благодаря непредсказуемости воздействия отрицательные эмоции Катарины служат не реакцией на конкретные формы поведения, а появляются совершенно бессистемно. Именно отсутствие какой-либо причинно-следственной связи между поведением объекта и неприятным для него воздействием и служит непременным условием для того, чтобы ситуация стала неконтролируемой. Если же наказание, пусть даже весьма суровое, будет следовать строго за определенными поступками, то субъект научится избегать таких поведенческих форм, но общая управляемость его поведения не увеличится, так как сформируется не выученная беспомощность, а условный рефлекс избегания определенных ситуаций.

Чаще всего неконтролируемым воздействиям подвергаются дети.

«Вы хорошие дети? – спрашивает Дед Мороз. – Послушные?» Послушание – главная добродетель ребенка. Можно быть жадным, лживым, трусливым, ябедой, но если ты послушный, то этим искупается все. Поэтому порой родители умышленно создают неконтролируемый стресс у своего ребенка. Вот что вспоминал И. С. Тургенев о своем детстве:

Драли меня, – говорил Иван Сергеевич, – за всякие пустяки, чуть не каждый день… Раз одна приживалка, уже старая, бог ее знает, что она за мной подглядела, донесла на меня моей матери. Мать, без всякого суда и расправы, тотчас же начала меня сечь, – секла собственными руками и на все мои мольбы сказать, за что меня так наказывают, приговаривала: сам знаешь, сам должен знать, сам догадайся, сам догадайся, за что я секу тебя!

На другой день, когда я объявил, что решительно не понимаю, за что меня секли, – меня высекли во второй раз и сказали, что будут каждый день сечь, до тех пор, пока я сам не сознаюсь в моем великом преступлении…

– Ну а твой отец? – спросил я, – ведь он еще был жив; отчего же он за тебя не заступился?

– Нет, не заступился, напротив, был убежден, что меня секут за дело. Когда я после экзекуции, вечером, распухший и заплаканный, пришел с ним прощаться и ручку целовать, он с укоризной на меня поглядел, вздохнул и проговорил:

– Хорош, брат, нечего сказать, хорош! Рано же, брат, научился ты заниматься такой мерзостью.

– Ну, что же ты на это?

– Да ничего!

Его слова еще пуще меня напугали и спутали. Вопрос, какой мерзостью я занимаюсь, мучил меня всю ночь, так что я заснуть не мог. Да, в ежовых рукавицах меня держали, и матери моей я боялся, как огня ^[156].

Родители часто сознают, что «смирное» поведение детей является следствием жестокого отношения к ним их родителей. Вот, что пишет, например, княгиня Дашкова:

Я выдала свою дочь за бригадира Щербинина. Вследствие дурного обращения с ним его родителей у него сложился меланхолический, но кроткий характер, и я надеялась, что он даст моей дочери тихую и мирную жизнь ^[157].

Сама княгиня тоже была деспотичной матерью, что видно, например, из продолжения этого абзаца ее записок:

Она физически развилась неправильно и имела недостаток в строении тела, вследствие чего вряд ли могла рассчитывать, что более молодой и веселый муж станет ее любить и баловать. Конечно, я мечтала о лучшем браке для моей дочери, но и этот брак представлял то огромное преимущество, что дочь моя могла оставаться со мной, и я имела возможность оберегать ее молодость ^[158].