Митя перестал плакать.
— Куда уйти? — спросил он.
Люся не сразу ответила. Она на цыпочках вышла в переднюю и прислушалась к тому, что делается в кухне. Оттуда не доносилось ни звука. Тогда она вернулась в комнату и прикрыла за собой дверь.
— Понимаешь, мы должны уйти из дому и оставить записку: дорогие, там, папа, мама, и все такое... Мы понимаем, что вы нас никогда не простите, и поэтому навсегда уходим из дому и будем сами зарабатывать себе на жизнь, и вы нас никогда не увидите. Понимаешь?
Клюквин обалдело смотрел на невозмутимую Занозу. В глазах у него уже не было ни одной слезинки.
— Как это — «навсегда ушли из дому»? Ты чего?.. А где мы будем жить?
Заноза смерила его таким взглядом, что он почувствовал себя круглым дураком.
— Знаешь, Клюквин... ты хоть и изобретатель, но все-таки ты какой-то недоразвитый. Нигде нам не надо жить... покатаемся в метро, и все.
— А... а... — начал было Клюквин и умолк.
— «А, а»! — передразнила Заноза. — Ты что, не понимаешь? Мы только напишем в записке, что убежали навсегда, а ночью вернемся.
— Да ведь еще больше попадет! — почти во весь голос вскрикнул Клюквин.
— Ой! С тобой говорить — ну прямо... Ведь в том-то и дело, что вовсе не попадет! Ты что, родителей не знаешь? Они так рады будут, что мы наконец нашлись, что даже не вспомнят о каком-то там пылесосе.
Люсе еще долго пришлось уговаривать Митьку, прежде чем он понял наконец, что другого выхода нет,
— Ладно, — сказал он. — Схожу пальто надену.
— И вещи какие-нибудь захвати, — приказала Заноза. — Рубашку там, штаны... Хлеба кусок... Как будто мы взаправду навсегда уходим.
Клюквин ушел. Люся быстро натолкала в дерматиновую хозяйственную сумку всяких носильных вещей и продуктов, потом вырвала из тетрадки листок и нацарапала послание родителям.
Митька задержался. От нечего делать Заноза направилась в кухню, прихватив с собой сумку.
— Эй ты, сыщик! — сказала она вполголоса, — Сидишь?
Детектив под мойкой заворочался. Как видно, ему было уже совсем невмоготу: голос его прерывался, и в нем слышались жалобные нотки:
— Послушай!.. Ну... ну давай по-хорошему... Ведь я сломаю же дверь, и все!
— И будешь отвечать, если сломаешь. Знаешь, такая мойка сколько стоит?
— Слушай! Выпусти, говорю! Чего ты этим добьешься?
— Машка тебя посадила, пусть она тебя и выпускает. — Люся помолчала. — А ты знаешь вообще, что ты наделал? Мы с Митькой теперь должны из дому убежать. Навсегда! И нас родные никогда больше не увидят. Ни мама, ни бабушка, ни папа, ни твоя Машка! — Заноза так ясно представила себе вечную разлуку с близкими, что голос ее слегка задрожал. — И все из-за тебя! В другой раз будешь знать, как соваться в чужие дела!
— Убежите? — прохрипело под мойкой. — Нет, это дудки!
Дверца мойки содрогнулась. Но то ли замок оказался прочнее, чем рассчитывал Петя, то ли сам он ослабел, так долго просидев скрючившись, — дверца не поддалась. Увидев, однако, как она вздрагивает, Заноза отступила в переднюю.
— Скажи Машке, что я записку в комнате оставила! — крикнула она и вышла на площадку лестницы.
Там она встретила Митю, выходившего из своей квартиры. Он показал ей авоську, набитую каким-то тряпьем.
— Еле выбрался с этой штукой. Мать дома: то в кухню уйдет, то в комнату войдет, то в кухню уйдет, то в комнату войдет...
События разворачиваются
Каждый месяц в Клубе юных конструкторов производилась генеральная уборка. В такие дни все инструменты и приборы тщательно протирались, а если нужно, то и смазывались. Устаревшие модели разбирались или просто выбрасывались. Из шкафов удаляли все ненужные детали, те обрезки материалов, которые уже не могли пойти в дело.
Конечно, не все члены клуба одновременно занимались уборкой. Для этого назначались дежурные, по одному от каждого кружка. Так как в клубе было девять кружков, то и уборщиков обычно было девять человек.
Маша навела порядок в шкафу кружка электрохимиков, потом вместе с авиамоделисткой Ниной Изюминой ваялась за мытье полов.
Воду для девочек таскал сам Эдик Лазовский. Смелая, большеглазая Самбо ему очень нравилась. Он жалел, что не может пригласить ее в кино: все-таки неудобно — он в девятом классе, а она в седьмом. Кроме того, Эдик уважал Машу как большого специалиста по гальваностегии и гальванопластике. Маша умела никелировать различные детали: многие девочки в школе носили медные брошки, выращенные ею в растворе купороса, а потом посеребренные с помощью ляписа, купленного в аптеке. Да что там брошки! С помощью своих одноклассников Маша изготовляла тончайшие медные трубочки для различных приборов, медные копии шестеренок, храповиков и других деталей, из которых она многие делала по заказам Эдика.
Во время уборки ребята, конечно, не только работали, но и много болтали. Охотно принимал участие в этих разговорах и Митрофан Фомич. То же самое происходило и сегодня, но Самбо не слышала, что говорят вокруг. Мысленно она была у себя на кухне. Что делает сейчас Петька? Привела ли Заноза своего четырехпалого сообщника? Удастся ли детективу поймать с поличным заговорщиков? И тут ее словно что-то ударило в голову: да ведь она же захлопнула дверцу шкафа! Детективу теперь не выбраться из-под мойки!
Отчаянно торопясь, она протерла насухо свой участок пола, сбегала к умывальнику вымыть руки и, вернувшись в клуб, подошла к учителю, который разговаривал о чем-то с Эдиком Лазовским.
— Митрофан Фомич, разрешите мне уйти. Я очень спешу.
— Вот тебе раз! — прогудел Дер Элефант. — А мы как раз хотели тебе новую работу предложить. Ты что-нибудь слышала о печатных схемах?
— Ага. — Самбо кивнула и оглянулась на дверь.
— Вот мы и хотели, чтобы ты производство печатного монтажа наладила, — сказал Эдик. — Для карманных приемников и радиоуправляемых моделей. Для тебя это плевое дело. Согласна?
— Согласна... только... только я, право, очень спешу. Вы извините меня, Митрофан Фомич.
Эдик пригляделся к Машиному лицу и, когда она повернулась, чтобы уходить, мягко взял ее за локоть.
— Постой, Самбушка! Ты что-то расстроена. Митрофан Фомич, посмотрите на нее: лица нет!
— Какие-нибудь неприятности? — спросил Дер Элефант.
Самбо не сочла нужным что-нибудь скрывать. Чтобы ее не задерживали, она решила все объяснить.
— Никаких особых неприятностей нет, а просто... ну, в общем, у меня под мойкой Петя Калач сидит.
— Что?.. — спросил Эдик.
— Где, ты говоришь, сидит? — спросил Митрофан Фомич.
— Ну, в кухне. В шкафу под мойкой. Петя Калач.