Ключевой момент - читать онлайн книгу. Автор: Лидия Лукьяненко cтр.№ 67

Но был еще и Грабский. Его удивило замужество Татьяны, но, поразмыслив, он вроде бы понял. Их связь продолжалась в том же виде и в те же дни. Они привыкли к этим встречам, которые иногда ограничивались одним ужином в недорогом кафе, и прекращать их не хотели.

Ванечка узнал об этом только спустя два года. Неясно, от кого, и непонятно, каким образом. Но — узнал. И ушел. Красавица Салямова ждала его и приняла с распростертыми объятиями. Таня снова осталась одна, но по документам — замужняя. Ванечка не спешил разводиться и с Салямовой жил в гражданском браке. Тане было все равно.

Грабский чувствовал свою вину за случившееся. Стал более ласковым, внимательным. Встречались теперь не раз в неделю, чаще. Он приезжал к ней, они ужинали или обедали — в зависимости от времени суток, а затем обсуждали дела на кафедре, спорили по научным вопросам Грабский завершал работу над докторской. Таня помогала ему. Дочь Виталия окончила школу. Казалось бы, пришло время. Жена его уже стала доктором наук. Все чаще он заговаривал о том, что скоро они станут жить вместе, поедут к морю. Таня верила и не верила. Грабский был тем человеком, которого она хотела в мужья много лет, и эта мысль не давала ей покоя, как заноза в сердце. Виталий же собирался с духом, выбирал момент.

— Знаешь, я вот думаю: взял бы кто-нибудь да рассказал ей, и она бы меня выгнала, — поделился он с Таней своими мыслями. — А то не знаю, как об этом сообщить жене.

Он все думал и тянул. А тут на пороге появился Федька.

— Тань, я на две недели в город приехал, — с порога сказал он, — по делам хозяйства. — Федька работал главным инженером в автохозяйстве, которое осталось от бывшего совхоза. — Мне гостиницу дали. Так что две недели я в городе…

И как посмотрел на нее! Танька молча открыла дверь…

Он прожил у нее неделю. Федька — это не Ванечка с его немой любовью и не Грабский со своими умными рассуждениями. Ни о науке поговорить, ни помощи по хозяйству. Руки, как клешни, здоровые, мозолистые, но притронется — ничего не надо и никого: ни Ванечки с его покорностью, ни Виталия с его разговорами научными. Вечером ждала его с волнением. Пока ужин, поговорят о чем-то незначительном, а в комнате накаляется, накаляется… Бывало, и борщ не доест, схватит в охапку и душит своими неистовыми поцелуями… Запах Федьки, его черные бездонные глаза тянули, как в омут, привораживали. Рядом с ним она теряла способность трезво рассуждать, просто наслаждалась каждой минутой, пока он был рядом. Больше всего волновало понимание того, что это ненадолго. Когда-то давным-давно она три года терзалась тайной неразделенной любовью. Как только их отношения приобретали определенность, ей становилось неинтересно. Так обычно ведут себя мужчины с их инстинктом охотника: дичь нужна, пока бежит от них. Вот и Танька испытывала то же самое: пока она понимала, что он недоступен, ее влекло к нему, но как только вырисовывалась ситуация с вполне конкретным продолжением, теряла к нему интерес. Танька любила на расстоянии. Другая любовь не приживалась в ее сердце, и поэтому ей нужны были препятствия между ними в виде Ленки или Виталия. Когда должен был прийти Грабский, Таня выгоняла его погулять. Пусть не думает, что сна для него всегда свободна.

— Хорошо, — говорил Федор. — Не стану тебе жизнь портить. Как скажешь, так и будет.

И уходил. Грабский появлялся и вываливал на нее ворох умных слов и лаконичных суждений. Она слушала, возражала, поддакивала, но… облегченно вздыхала, когда он уходил. К нему в таком качестве она тоже привыкла. Не уйдет он от жены. Такие мужики любовницам по двадцать лет голову морочат и остаются в семье.

А Виталий на самом деле уже практически решился. Таня давно сказала, что не будет на него давить. Пусть уйдет сам. И он ушел. Случилось так, как ему когда-то хотелось: жена узнала о Тане. Когда и от кого — неизвестно, но только Грабская выставила на лестничную клетку два здоровенных чемодана, дипломат с недописанной диссертацией и закрыла перед его носом дверь.

Виталий Леонидович вроде бы хотел этого, а расстроился. Однако чемоданы взял и поехал ночью через весь город к любимой женщине. Дверь ему открыл сосед, который как раз возвращался с вечерней смены. Грабский вошел и остолбенел. У Тани на диване… (здесь просится — лежал мужик в пижаме), но нет, не в пижаме, а в обыкновенных семейных трусах и смотрел футбол по телевизору. Танечка в одной ночной сорочке лежала рядом, нежно прильнув к его плечу, и улыбалась. Они даже не сразу заметили Грабского. А когда заметили, почему-то не смутились. Таня вообще редко смущалась. Только взгляд ее стал острым, пронзительным, словно в это мгновение она что-то важное поняла. А незнакомый мужик с длинными ногами смотрел на нее, а не на вошедшего. Грабский понял, что совершил ошибку. Недолго думая, он проделал обратный путь к своему дому, где клятвенно просил прощения у своей заплаканной жены и был прощен.

Таня поняла, что у нее теперь не будет долгожданного мужа, умного и образованного. От злости она выставила Федьку. Не стала слушать его, не пыталась даже оценить ситуацию, понять. В груди клокотало от обиды. Грабский был приручен, прикормлен годами. Она работала у него на кафедре. Можно сказать, диссертацию ему писала. Это был тот самый желанный, престижный брак, в котором бы нашлось место всему: науке, деньгам, детям. И ничего этого теперь не будет?

Пропасть между ней и Федькой стала просто бездонной, и ее затопляло море ненависти. Работать, как прежде, рядом с Грабским она тоже больше не могла. Хотя сам Виталий никак не реагировал на ее присутствие. Не нервничал, не ревновал, не демонстрировал обиду. В душе он был даже благодарен Тане за ее неверность. Останься он у нее — и еще неизвестно, как сложилась бы его дальнейшая судьба. Таня не дождалась его защиты, уволилась. Платили зарплату все реже, а жизнь день ото дня дорожала. Теперь ей некому было помочь ни материально, ни морально. Приходилось рассчитывать только на себя.

Таня ушла в антикварный магазин. Пригласил ее туда один престарелый предприимчивый еврей. Раньше это была обыкновенная комиссионка. Марк Сигизмундович присматривал старую мебель, картины, изделия из бронзы и серебра. Он умел увидеть ценность в заброшенных, иногда сильно поврежденных временем вещах. Был у него и свой мастер — золотые руки и луженая глотка. Потому что когда он не работал, то пил по-черному. А уж если брался за дело, то и с перепоя руки не дрожали.

Времена пошли тяжелые. У кого не было денег, отдавали за бесценок старинные шкатулки, безделушки, статуэтки. Марк Сигизмундович так умело сбивал цену, делая вид, что берет исключительно из сострадания и входит в положение, что доверчивые старушки, вдовы бывших коллекционеров, тащили свои сокровища именно к нему. Регулярно посещая магазин, они обменивали какой-нибудь шедевр на скромную сумму.

Но появилась и другая категория людей: новые русские, как называли всех резко разбогатевших бывших граждан Советского Союза, независимо от их национальной принадлежности. У этих денег было больше, чем надо. Они, не торгуясь, покупали у Марка все, что имело достойный вид и хотя бы отдаленно напоминало произведение искусства. Хитрый антиквар быстро сообразил и разделил магазин на две части. Над входом со двора висела скромная вывеска: «Комиссионный магазин». Ниже была прикреплена бумажка с напечатанным мелким шрифтом объявлением: «Принимаем на комиссию», и дальше следовал перечень всего, что брали в скупку. А с улицы магазин сиял новыми витринами, яркими огнями и назывался «Художественный салон». При входе стоял охранник, который не пустил бы сюда всех этих старушек, вдов коллекционеров, даже если бы они и осмелились подойти. Возле салона — стоянка, всегда забитая дорогими машинами. Посетителей принимали в нарядном зале с мягкими креслами и диванами, звучала старинная музыка, подавали чай, кофе. Работали у Марка только молодые и красивые женщины с высшим образованием и безупречными манерами.