Так, уговаривая себя, я и упаковывал снедь, когда на лестнице послышались шаги, решетка, перекрывающая выход на лестницу, распахнулась, и мимо двери, за которой я находился, прогрохотали двое солдат во главе с Брецем. Я не сразу сориентировался и даже не сообразил спрятаться, но на меня не обратили внимания – солдаты целенаправленно бежали вглубь коридора. Догадаться, куда они так стремятся, не составило труда. Судя по всему, в тайной канцелярии происходило нечто из ряда вон выходящее. Когда в таком заведении происходит ЧП, важных пленников либо убивают на месте, либо стараются как можно быстрее вывезти в более безопасное место. Выяснять, какой вариант выбрали для меня, не хотелось, так что я выскользнул за дверь и поспешил к лестнице. Вернее, я хотел выскользнуть, получилось только проковылять, еле-еле. Как бы я ни поторапливал себя, двигаться удавалось не быстрее черепахи, да еще приходилось сдерживаться, чтобы в голос не стонать. К тому времени, как я добрался до распахнутой решетки, где-то в глубине коридора уже распахнулась дверь. Чтобы сообразить, в чем дело, стражникам хватит несколько мгновений. Удивленный мат было слышно так отчетливо, будто я находился прямо в камере, а не на другом конце коридора. Я отчетливо понял, что взбежать по лестнице за это время не успею никаким способом.
Я захлопнул решетку и принялся судорожно ковыряться в замке. К сожалению, чуда не произошло, и ключ в замке не торчал, так что просто закрыть дверь было недостаточно. Ломать механизмы я тоже не умел, и у меня было всего несколько мгновений, чтобы научиться. Не обращая внимания на боль в руках, я провернул язычок, а потом принялся просто дергать за все подряд, пытаясь заклинить механизм. Так и не поняв, удалось мне это или нет, я оставил драгоценный гвоздь в скважине, и заковылял прочь. Меня уже заметили, и стражники, неожиданно для себя поменявшиеся местами с заключенным, спешили назад, стремясь побыстрее исправить эту несправедливость. Я не стал их дожидаться, посчитал, что говорить с ними мне не о чем. Глубоко вздохнув, я начал восхождение. Перил у этой лестницы не было – отвратительный сервис! Держаться за стену оказалось очень неудобно, от усилий начала кружиться голова, снизу подгоняли яростные вопли запертых солдат. Каждая ступенька была для меня победой, но они все не кончались. Особенно раздражало, что я не мог видеть финишной черты – только ближайшие три ступеньки. Что поделать, винтовая лестница. Мне казалось, что я топчусь на месте. Крики внизу не утихали, временами мне казалось, что они, наоборот, приближаются, и тогда я покрепче сжимал верное шило. Как только услышу шаги – всажу его себе в глаз. Справиться с тремя здоровыми, сильными стражниками я не смог бы даже чудом.
Шаги я не услышал. Мое внимание было слишком сосредоточено на том, что творилось позади, я почему-то совсем забыл, что опасность может появиться с обеих сторон. В общем, я совершенно растерялся, когда что-то тяжелое сшибло меня с ног, и я покатился по лестнице. Каким чудом я не свернул шею – неизвестно, тем более что я вообще не пытался как-то смягчить падение. В первый момент был слишком удивлен, а потом просто боялся выронить свое верное шило. Остаться без последнего средства совершить «побег» было до безумия страшно. Остановившись, я не сразу разобрался, где у меня руки, но инструмент палача по-прежнему был зажат в кулаке. Со стоном приподнявшись на, кажется, сломанной левой руке, я высвободил прижатую собственным весом правую и подвел острие к глазу. В поле зрения показались чьи-то сапоги и зазвучал знакомый голос:
– Боги, Эрик, это ты?
От дикого облегчения голос у меня сорвался, но я все же выдавил:
– Мать твою, Беар, вот какого хрена я сбегал от этих тварей, если меня свои же с лестницы сбрасывают?! Это так принято в этой стране стало друзей приветствовать?
В ответ меня подхватили и стиснули в объятиях.
– А, демоны, не трогай меня! – заорал я. Ну, точнее, не заорал, но попытался заорать.
– Что? Эрик, ты правда обиделся? – с тревогой спросил Беар.
– Перелом трех ребер, рваные раны подмышками и на груди, срезанный левый сосок, сломанная левая рука. Последнее – твоя работа. Про ступни и пальцы не говорю. Давай обними меня еще раз, чтобы я сдох в твоих дружеских объятиях.
Беар, грязно выругавшись, ослабил хватку.
– Ничего, самое главное зато цело. Не знаю даже, почему – должно быть, побрезговали, – успокоил я друга, когда он прекратил материться. – Дружище, можно тебя попросить об одной услуге? – поинтересовался я.
– Что сделать, брат, все, что угодно!
– Там внизу трое шпиков. Два из них меня не интересуют, в отличие от господина Бреца – это высокий такой, черноволосый, в гражданском. Сходи, убей его, пожалуйста? Ты ведь не один?
– Ребята, быстро вниз, – распорядился старый товарищ, и мимо нас пробежали несколько человек. – Вырезайте этих гнид, и возвращаемся, пока они не очухались. И так задерживаемся здесь!
– Парни, они там за решеткой, замок я, кажется, сломал. Просто расстреляйте и возвращайтесь, ладно? – крикнул я вдогонку.
– Слушаю, господин тысячник, – ответили мне, а спустя несколько секунд я услышал слитный крик боли. Надо же, как давно я не слышал такого обращения! Мук совести за то, что по моей просьбе убили людей, которые даже сопротивляться не могли, я не почувствовал. Да и вообще ничего не почувствовал, потому что Беар, пока тащил меня наверх, случайно приложил моей тушкой о стену, и я наконец потерял сознание от боли.
Глава 5
Беженцы
Первая мысль, которая посетила мою голову после того, как я очнулся, была о том, что я уже не помню, когда в последний раз мне удавалось просто заснуть. После того выступления на дворцовой площади я еще ни разу не спал – только терял сознание. Какая-то неприятная тенденция намечается, нужно это прекращать. Хотя в этот раз пробуждение было удивительно приятным. Кожу холодил ласковый ветерок, над головой шумели листья, а на лице чувствовалось тепло солнечных лучей. А еще очень хотелось есть. Я чувствовал настоящий голод. Для разнообразия это было очень приятно, потому что последнее время при пробуждении весь организм заполняла боль. Я подумал, что если уж мне так хорошо, и никто не спешит тыкать в меня раскаленным железом, то, может быть, и покормят?
Решившись открыть глаза, я обнаружил, что нахожусь в шалаше, сквозь неплотную стену которого видны отблески солнца. Попытался пошевелиться и даже удивился, насколько легко мне это удалось. Нет, движения по-прежнему отзывались приступами боли в самых неожиданных местах, но боль была вполне терпимой и приступы дурноты не накатывали. Стоять пока было тяжело, немного кружилась голова, и вряд ли мне удалось бы пройти, не покачнувшись, хотя бы несколько шагов, но все равно мне уже было гораздо лучше. Выбравшись из шалаша, я оказался в живописном лесном лагере. Шалашей, таких как тот, который был моим приютом, здесь было больше двух десятков. Лагерь не пустовал – сощурившись от падающих прямо в глаза лучей заходящего солнца, я заметил несколько человек, занимающихся починкой снаряжения или готовкой еды. Все они были одеты в те самые армейские мундиры, выкрашенные в зеленый цвет, которые стали официальной формой ныне расформированного Охотничьего легиона, хотя знакомых лиц я не увидел. Последнее меня особенно заинтересовало, но проявить интерес я не успел.