Крестьянина, наконец, отпустили, и когда мы подошли, оба стражника уже скучающе рассматривали нас с Говорной и лениво перебрасывались какими-то замечаниями. Пожалуй, на нас и вовсе не обратили бы внимания. Ну, идут в город какой-то мужик с девчонкой. Одеты более-менее прилично, не оборванцы. С другой стороны, по одежде видно, что не благородные. Товара с собой нет. То есть ни кланяться, ни пошлину взимать не нужно. Ну и зачем тогда тратить силы на разговор с путниками? Однако я сам хотел узнать новости как можно раньше, и потому совершил феерическую глупость – сам начал задавать стражникам вопросы. Без всякой подготовки, не узнав обстановки, а ведь я отсутствовал несколько месяцев! Даже то, что меня банально могли посчитать дезертиром, мне тогда в голову не пришло. Я кашлянул и спросил:
– Прошу прощения, десятник. Не подскажешь, где сейчас стоит Охотничий легион? – и почувствовал, как сердце в груди замерло в ожидании ответа. Очень боялся услышать «А нет больше никакого Охотничьего легиона…»
А десятник отвечать не спешил. Нахмурился, взглянул на меня остро, подозрительно, переспросил:
– Охотничий легион? А кто спрашивает?
Мне такое внимание к себе показалось странным, но молчать или выдумывать псевдоним я не стал.
– Лан Эрик Варден, – я хотел было добавить «тысячник Охотничьего легиона», но что-то меня от этого удержало. – Так сложилось, что я долго отсутствовал в Артании и не знаю последних новостей, а в Охотничьем легионе у меня много друзей, которых я хотел бы повидать.
Десятник посмотрел на меня очень странным взглядом, в котором в равной степени было и удивление, и настороженность, и даже почему-то радость… Он ответил не сразу, долго соображая, что сказать, но я тогда на это внимания не обратил:
– Не могу рассказать, лан Варден, – наконец развел руками стражник. – У нас тут все перемешалось с последними событиями, не успеваем запоминать, кого куда перевели. Но узнать не сложно, если вам так важно. Вы ведь не местный, правильно? Остановитесь в таверне?
– Да, если подскажешь, какая поприличнее.
– Это не сложно, пойдете от ворот прямо и через квартал налево свернете – там и таверна. А я через два часа сменюсь, да все равно туда пойду. Как раз у начальства поинтересуюсь.
Я поблагодарил десятника и отправился в таверну. Говорна, которая во время разговора с десятником молчала, задумчиво протянула:
– Странный какой-то дядька. Ты ему веришь?
– Не знаю, – у меня и самого от разговора с десятником остались странные впечатления. – Надо будет с ним поосторожнее, когда встретимся.
– Не нравится он мне, – покачала головой девочка. – Может, не будешь с ним встречаться?
– А что тогда делать? Не идти же сразу в магистрат! Но знаешь, давай мы где-нибудь в другом месте остановимся. На всякий случай. А там я просто с этим десятником встречусь.
Найти место, где можно остановиться, труда не составило – слава богам, таверна в городе была не в единственном экземпляре. Сняв комнату, мы с Говорной отправились на встречу с десятником. Мне хватило ума не спорить с гоблиншей – девчонка сопровождала меня на почтительном расстоянии, мотивируя это тем, что так ей будет удобнее за мной следить. Да и помочь мне, если что, ей будет проще с расстояния.
До таверны я не дошел. У самого входа меня окружили несколько непонятных личностей в гражданской одежде, и один из них, не представившись, поинтересовался:
– Лан Эрик Варден?
Я мгновенно сообразил, что напрасно так разоткровенничался со стражником. Но что-то делать было уже поздно. Все еще надеясь на благополучный исход, я ответил:
– Да.
– Вы арестованы. Сдайте оружие и следуйте за нами.
Глава 4
В гостях у тайной стражи
Камера, в которой меня закрыли, выглядела банально. До сих пор мне не доводилось бывать постояльцем в таких местах, но описания из книг были, как выясняется, вполне правдивы. Сырое полуподвальное помещение с решеткой под самым потолком, влажные каменные стены и полное отсутствие мебели – даже соломы не было. Зато наличествовало отверстие в полу – в самом углу камеры, и диаметром меньше кулака. Несмотря на отвратительное настроение, меня сразу же заинтересовал вопрос, как же им в случае нужды воспользоваться? Чтобы попасть туда, особенно если не видишь отверстия, нужна долгая тренировка… Как выяснилось впоследствии, эту проблему за меня благополучно решили тюремщики. Рацион узников был столь скудным, что несколько дней вполне можно было и потерпеть.
Впрочем, в тот момент о питании заключенных я не думал. Мне так и не объяснили, за что заперли, да и вообще ничего не объяснили. Если в первый день я думал, что меня арестовали по подозрению в дезертирстве, то в последующие дни эту версию пришлось отбросить. Поскольку я не сопротивлялся при аресте, меня вели «со всем уважением» – не заламывали рук, не толкали в спину, так что прочитать табличку при входе в здание не составило труда – тюрьма принадлежала гражданским властям, дезертиры же относились к юрисдикции военного ведомства. Выспросить у тюремщиков тоже ничего не удавалось. Нет, общаться со мной не отказывались – раз в день окошко в двери открывалась, и толстый бородатый стражник просовывал внутрь поднос с «обедом» – деревянная кружка с водой и деревянная миска тоже с водой, в которой плавали какие-то не поддающиеся определению ошметки. Стражник был большой любитель поболтать, но на вопросы отвечать отказывался.
– Нечего мне тут свои вопросы задавать, сиделец! Велено тебе ничего не отвечать, чтобы, значит, ты помариновался хорошенько от неизвестности, – откровенно делился тюремщик. – Вот и маринуйся, а уж когда на допросы тебя поведут, тогда и спрашивай. Оно, может, господин следователь тебе что и расскажет, если ты с ним, как его, сотрудничать будешь. А если нет, то отведут тебя в пыточную, и там уже ты все равно будешь сотрудничать, никуда не денешься. У нас там такой мастер работает! Со всем уважением. И платят ему тоже со всем уважением! Так иногда завидно, спасу нет, хоть в ученики иди. Да только больно уж у него работа грязная, не по мне это, людей мучить. Оно бы и ладно, если б в самом деле душегубы какие, убивцы, а у нас тут все больше такие, как ты, сидят, государственные… Тьфу, только я тебе об этом не говорил! Нечего из меня тут сведения вытягивать секретные!
Кто такие «государственные», я не знал. Были так называемые «коронные» – те, кто совершил преступление против короны, и по аналогии получалось, что меня обвиняют в преступлении против государства, но я что-то ничего подобного за собой не замечал.
На третий день я уже чувствовал себя в достаточной степени «промаринованным» и ждал, что вот-вот меня должны начать допрашивать, но все оставалось по-прежнему. Единственным моим собеседником оставался говорливый тюремщик, приносивший обед. От одежды уже ощутимо пованивало, я был голоден, да и кружки воды на весь день хватало только впритык. До того, чтобы слизывать влагу со стен не доходило, но я был к этому близок, тем более в отсутствие хоть каких-то занятий все неприятные ощущения обострялись многократно. Я изучил камеру вдоль и поперек, разве что количество камней в кладке не пересчитал. Несколько раз я допрыгивал до оконной решетки и, подтянувшись на ней, пытался что-нибудь рассмотреть. Ничего, кроме куска мостовой и кирпичного забора, ограждающего территорию тюрьмы, так и не увидел. Даже патрульные здесь не ходили, так что я быстро бросил это занятие. С тем же тщанием я исследовал дверь. Отличную, крепкую деревянную дверь, укрепленную стальными полосами и без всякого намека на замочную скважину. Похоже, ее удерживал только засов. Правда, даже будь у меня доступ к замку, что я мог сделать? Перед тем как привести в камеру, меня тщательно обыскали и заботливо избавили от всех металлических предметов. Прежде всего, конечно, от денег, но и всем остальным тюремщики не пренебрегли.