Как убивали Бандеру - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Любимов cтр.№ 38

– А кто такой господин Эдмондс? – еще шире улыбнулся я.

– О, это замечательный человек, это гордость нашей деревушки!

– Он не работает, случайно, в английской разведке?

– Было бы странно, если бы он не трудился в этом почтенном учреждении, – заметил мой поп, начиная засыпать.

– У него есть слабости?

– Огромная шумная семья, он любитель охоты на лис, прекрасный рыболов. Единственная его слабость – это то, что он здоров, сукин сын! – И патер опустил голову на стол и засопел.

Половина задания выполнена, Пушкин будет счастлив.

Я выскочил на кладбище и начал копать. По описанию контейнер с материалами изготовлен в виде камня, моя лопатка работала так энергично, словно я снова превратился в юного курсанта и осваивал целину в Казахстане. Неожиданно нечто липкое коснулось руки, и холодный пот прошиб меня: неужели это та самая гробовая змея, которая ужалила вещего Олега? Лягушка! Тьфу! Между прочим, генерал Пушкин обожал лягушек и постоянно просил меня привезти несколько упаковок этих обработанных французских тварей. Я представил, как его секретарша и любовница Людка жарит их на сковородке, а он толчется рядом и пускает голодные слюни. Какая гадость! И тут звонкий удар лопатки по камню – ура, вот он, контейнер! Быстро бросил его в рюкзачок вместе с лопаткой и на радостях легко перемахнул через ограду – воистину удача окрыляет человека. Нажал на кнопку радиосигнального аппарата, и через пять минут появился «Форд» с любимой супругой за рулем – все это время она поджидала меня около мусорной свалки, вонь там стояла жуткая, но не привыкать, не случайно за боевые заслуги она имела саблю с дарственной надписью от руководства службы.

И мы помчались к Лондону словно два Шумахера на «Формуле-1», сердца наши бились в унисон, и я уже прикидывал, какую бравурную телеграмму направлю генералу Пушкину. Дома, не теряя время, я начал возиться с камнем, который, как ни странно, не имел кнопки, открывающей контейнер. Черт побери! Эти вечные накладки! Я схватил молоток и с силой ударил по камню, он раскололся, и моему взору представилась небольшая железная шкатулка явно старинного происхождения. Я открыл ее.

– Танечка, зая, иди сюда!

Мы завороженно смотрели на крупные бриллианты, мерцавшие загадочным и многообещающим огнем. Тане вдруг стало плохо, она мягко опустилась на пол, и пришлось влить ей в нос нашатырный спирт.

– Мой дорогой Карла! Это же бесценный клад! Нам этого хватит до конца жизни!

– Как тебе не стыдно! Мы должны сдать все это в фонд мира, разве ты не знаешь инструкций?

– И сидеть с голой задницей на чекистской пенсии в пятьдесят долларов?

Драгоценности мы не сдали, политического убежища не попросили. В первый же отпуск я представил генералу Пушкину рапорт об отставке, мы купили дачу в Барвихе, и с тех пор регулярно поднимаем бокалы в честь семейства Клаттербаксов. Но все же порой налетает грусть, и хочется хоть на миг вернуться в сапожную мастерскую и немного поработать молотком.

Одни умны, как Софья Ковалевская, другие красивы до безумия, как Лиз Тейлор, а никакой любви в помине, торричеллиева пустота.

А дурам везет.

Ну что в ней, в простой уборщице чекистского клуба на Дзержинского? Вытянул брательник из деревни, сам пробился в ЧК еще в двадцатом, трудился хозяйственником, но все же вытянул и папашу – бедняка и пьянчугу, и ее, Дашу Смирнову, – мать не успел, умерла, – поселил в полуподвальной двухкомнатной квартире у Чистых прудов, устроил на работу в клуб. Чего еще желать?

Не писаной павой была, но и не уродиной: двадцать семь лет, образование – сельская школа. Мускулистая, широкоплечая, с оттопыренной аппетитной грудью, бедра – что надо, короткая стрижка а-ля комсомолка-физкультурница, такие на парадах ходили.

А везло.

Вот и в этот раз впервые в жизни пошла в театр, и не в какой-нибудь замухрышистый, а в Большой, получила билет в подарок от профсоюза к 8 марта, Международному женскому дню. Заняла у знакомой, дочки расстрелянного купца, панбархатное платье с оголенной спиной и белую камею, выглядела как барыня, даже неловко было. Очень нервничала, боялась опростоволоситься, пристроилась за полной дамой и делала все, что она: покрутилась у зеркала, сходила в туалет, купила программку, вышла в фойе рассматривать фото актеров.

Сидела в ложе, стеснялась.

И угораздило Криса Барни войти именно в ту ложу, войти и тут же обомлеть от широких плеч, от белой шейки, оголенной стрижкой, от прижатых нежных ушек…

Он неосторожно загремел стулом, она оглянулась – и тут еще большие серые глаза.

Улыбнулись приветливо друг другу, а тут поднялся занавес, давали «Евгения Онегина».

«Паду ли я, стрелой пронзенный?» – пел Козловский, высоко подняв брови и встряхивая длинной волнистой шевелюрой.

Опера давно сразила сердце англичанина: он коллекционировал пластинки и не пропускал случая, чтобы пойти в Большой или в Ковент-Гарден, боготворил Чайковского и Мусоргского. В свое время, когда учился в музыкальной школе, сам мечтал стать композитором или, на худой конец, дирижером, однако жизнь решила по-своему: служба в королевском воздушном флоте, а потом – суровый бизнес.

Больше смотрел на ее спину, а не на сцену, впитывал сумасшедшие флюиды, во всяком случае, так ему казалось.

В антракте пошел за прекрасной дамой в буфет, она купила шоколадную конфету и цикориевый кофе, скромно присела за столик. Он немного помучился: пристойно ли джентльмену бухаться на стул рядом? Впрочем, русские садятся где попало, было бы только место.

Купил стакан воды, сел рядом и представился:

– Кристофер Барни.

– Даша. Вы латыш? – спросила наобум, видимо, потому, что недавно в клубе разговорилась с бывшим латышским стрелком, он тоже говорил с акцентом.

– Нет, я англичанин.

Об Англии она знала, что там правят капиталисты, нещадно эксплуатирующие рабочий класс. В тонкостях она не разбиралась, газет не читала, по радио любила слушать частушки, они напоминали о хороводах в родной деревне, многие парни из-за нее теряли головы, Вася-гармонист, ныне московский пролетарий, до сих пор наведывался в клуб.

– Я здесь по делам, – сказал Крис, не зная, о чем говорить на своем ужасном русском. – Вы никогда не были в Лондоне?

Она улыбнулась – забавный парень, в темном костюме с галстуком-бабочкой, словно артист. Была ли в Лондоне? Ну и ну! Спросил бы лучше, была ли на Северном полюсе.

Барни взбодрился и повел умную беседу:

– Ковент-Гарден – это хорошо!

– Да, да… – улыбалась она.

– Вивальди, Гайдн, Моцарт… хорошо!

– Конечно! – улыбалась она, ничего не понимая.

– Венская опера, Фигаро…