— Чего?!
— Я тут подумал, что мы недостаточно используем наши возможности. Афоныча больше торговля интересовала, ну, бизнес там, охрана… Дело, конечно, нужное. Мало того, под это дело нам нужен свой киножурнал, — усмехнулся Шуршур.
— Какой еще киножурнал?
— «Хочу все знать»… Мы должны знать все, что творится на нашей земле. Кто чем занимается, кто что и у кого нюхает… Если там кто-то у кого-то что-то украл, мы должны это знать…
— Зачем?
— Ментам сливать.
— Ты в своем уме?
— Мы помогаем им, они помогают нам. И все довольны.
— Я никогда стукачом не был, — скривился Прохор.
— И не надо. Я сам сливать буду, — не моргнув глазом, сказал Шуршур.
— Ты?
— Я блатной романтикой не страдаю. Меня волнуют исключительно наши интересы.
— Может, ты еще и на мое место встанешь?
— Нет, — мгновенно отреагировал Шуршур.
— Чего так?
— Авторитета не хватает.
— Не хватает, это когда хоть что-то есть. А у тебя ничего нет.
— Мне достаточно твоего авторитета.
— Тебе как, на глаз отсыпать или просто в лоб зарядить?
— Ты крутой, тебя боятся, тебя уважают. Но одного авторитета мало. Нужна еще и тень, которая будет ходить за тобой и подчищать хвосты…
— Тень… — хмыкнул Прохор.
— Ты вот не хочешь решать вопрос с наследством, а я решу.
Афоныч оставил завещание, меньшая часть отходила первой жене, большая — второй, которая воспитывала его единственного ребенка. А Прохор уже пообещал, что рынок и все остальное должно принадлежат братве, а конкретно — общаку. Да и как это будет выглядеть, если рынком будет рулить баба? Рынком, на котором строилась база группировки.
Но одно дело, дать слово, и совсем другое, его сдержать. Молодая вдова Афоныча ясно дала понять, что не собирается отказываться от наследства. Прохор предложил ей цену, но она посчитала ее смехотворной. Это значило, что с ней нужно решать кардинально. Как минимум похитить и силой выбить отказ. Но ведь это насилие, а у него лимит на такие дела, похоже, исчерпан.
Но проблему нужно решать, и хорошо, если Шуршур возьмется за это дело. А он может. Воевать с безоружными — его любимое занятие. Это против Прохора он может облажаться, а против женщины — нет.
Они выпили, Шуршур запил водку пивом, вытер губы и вдруг произнес:
— Я знаю, между нами были косяки, ты меня терпеть не можешь. Но я-то не в обиде.
— И что?
— Готов и дальше тебе служить. Верой и правдой.
— Себе на пользу.
— Разумеется…
Непросто выдержать штыковую атаку. Особенно если она психическая.
— Ты у меня в тюрьме сгниешь!
Полковник Кувалов смотрел на Прохора как на грязь из-под ногтей. И он действительно, казалось, мог стереть его в порошок. Мужик он крупный, мощный, и взгляд у него твердокаменный. Может, потому и возникло у Прохора ощущение, будто на него с горы обрушилась лавина. Обрушилась и погребла под собой.
— Это не разговор, — качнул он головой.
Чувство собственного достоинства не дало слабину, он ощущал в себе способность противостоять напору. Но это чувство казалось таким маленьким по сравнению с бешеным натиском уверенного в своем могуществе человека.
— А на какой разговор ты со мной рассчитывал? Кто ты такой? Взялся непонятно откуда, пришел права качать…
— Я пришел договариваться. — Что бы Прохор сейчас ни чувствовал, держаться нужно до последнего.
— Кто пришел договариваться? — Кувалов, казалось, вот-вот вскочит и схватит его за грудки. — Какой-то отморозок пришел договариваться со мной, с полковником милиции?! Да я таких, как ты, вот этими самыми руками!..
— Я. Пришел. Договариваться.
Кувалов кивнул, положил на стол чистый лист бумаги, положил на него ручку.
— Пиши!
— Что это?
— Твое чистосердечное признание! Как ты застрелил Шестакова!
Прохор взял бумагу, осмотрел ее со всех сторон.
— Нет здесь никакого признания.
— Будет!.. Я тебя сейчас приму и закрою в камере с пидорасами!
Прохор кивнул. Пусть полковник делает что хочет. Только пусть потом не жалуется на «ответку».
— Думаешь, я шучу? — рыкнул на него Кувалов.
Но Прохор продолжал смотреть на него спокойно и предостерегающе.
— Отморозок! — Начальник ГУВД раскалился докрасна, но было уже видно, что это ненадолго. Да по-другому и быть не могло. Кувалов мог изображать из себя крутого мента на страже закона, но на самом деле он был продажной шкурой. И с Афоныча он имел, и с Вагнера…
— Я не отморозок, — так же спокойно ответил Прохор. — И против беспредела. И вы в этом убедитесь.
— Все-таки напишешь признание?
— Я гарантирую вам порядок на своей территории.
— И откуда ты такой взялся? — скривился Кувалов. — Ты ведь долго не продержишься. Сожрут тебя… Такие же молодые и наглые сожрут. Шестаков как глыба стоял, а ты непонятно кто… Но, с другой стороны, анархия нам не нужна…
Прохор едва заметно кивнул.
— Да и ты вроде не совсем конченый… В армии служил… И в банду не по своей воле попал.
Прохор посмотрел на Кувалова с едва выраженным удивлением.
— Я все про тебя знаю, парень… И мой тебе совет, беги ты из этого болота, пока не поздно.
— Куда? — звонко спросил Прохор.
— Куда?! Ну, не знаю…
— Вы же сами объявите меня в розыск.
— Ну-у… А сейчас не объявлю? Ты в таком дерьме, парень… И, если честно, у меня нет никакого желания тебя вытаскивать… Но ты же упрямый, да?.. По краю лезвия как с «добрым утром» ходишь… Страшно было в себя из пистолета стрелять?
— Это вы о чем?
— А Завхоз струсил… М-да… Где Завхоза похоронили?
Прохор взглядом попросил полковника не поднимать волну. Все равно ведь он ничего не скажет.
— А Пухлому голову отрубили… Шестаков еще тот урод… Да уж… Когда же вас уже отстреливать начнут?
— Как волков?
— Как собак…
— Волков по лицензии отстреливают. Мы бы могли у вас эту лицензию выкупать, чтобы вы не стреляли.
— На вшивость меня проверяешь? — резко и тяжело глянул на Прохора Кувалов.
— И мы не будем стрелять. Все будет тихо и спокойно.
— Лицензия, значит…
— И еще я хочу, чтобы вы, Олег Матвеевич, стали гарантом стабильности — в наших отношениях с Вагнером.