– Уходим! Раненых и убитых на возы!
– Господин капитан, вы ранены!
– Пустяки… Сержанты, проследите, чтобы никто не отстал!
Клаус слушал и не верил своим ушам, теперь он был окончательно сбит с толку.
– Ваше благородие, вы слышали это? Ваше благородие! – позвал он Галлена.
– Слышал, – отозвался тот.
– Ну и кто это? Кто связал нас, ваше благородие?! – воскликнул Клаус, переходя на фальцет.
– Похоже, нас схватили люди короля. Нашего короля, Августа Фердинанда.
– Но почему?!
– Не ори. Я сам не понимаю. Скоро прибудем на место, и нам все растолкуют.
Очнувшись от беспамятства, что-то залопотал Ригард, но тотчас снова поник головой. Клаус заметил, что его рука повыше локтя перевязана.
«Значит, мы им зачем-то нужны, – подумал он, успокаивая себя. – Иначе бы не перевязывали…»
95
Галлен оказался прав, они действительно скоро прибыли на место. Судя по эху, это был какой-то двор.
– Сержант Хоппер! Выберите троих, кто не пострадал, и отправьте за помощью к начальнику гарнизона! Нам нужна по меньшей мере еще сотня солдат для охранного оцепления!
Это был капитан. Клаус не видел этого человека, но уже научился узнавать его голос. Это он распоряжался на месте схватки и был ранен.
– Слушаюсь, ваше благородие! – ответил сержант и побежал выбирать гонцов.
– Лекаря его сиятельству! Немедленно лекаря! – закричали из другого конца двора.
– Перестаньте орать… Перестаньте… Я сам дойду, – ответил капризный голос.
Прошло некоторое время, прежде чем вспомнили об арестантах. Щелкнул навесной замок, звякнула сброшенная цепь, и дверца будки открылась.
– Выбирайтесь, крысы альбионские! Пришло ваше время за все ответить!
Первым подхватили под руки Ригарда, потом Клауса и Галлена. Их поставили на каменный пандус и стали развязывать ноги. Вокруг стояли не меньше двадцати вооруженных солдат, многие из них были легко ранены, на руках и ногах белели перевязки.
– Ты смотри, Браун! – крикнул с возка один из солдат, обращаясь к кучеру. – Твоих господ чуть свои не порешили!
С этими словами он выдернул из дощатой будки тяжелый болт и, соскочив на мостовую, показал его Галлену.
– Вот, смотри, собака! Твои дружки пытались тебя отбить, но едва не угробили!
Клаусу развязали ноги, но при попытке опереться на них он едва не упал, его подхватили солдаты.
– Они на ногах не стоят, сержант! – пожаловался кто-то.
Из двери над крыльцом выглянул человек и, махнув рукой, крикнул:
– Тащите их так, в холодной оклемаются!
Пленников подхватили под руки и поволокли по ступеням, не слишком с ними церемонясь. Клаус чувствовал, как отрывается присохшая к ранам одежда, возобновляя кровотечение.
Он и не подозревал, что в свалке в гостиничном апартаменте успел получить столько порезов.
Пока пленников перетаскивали в узилище, графу Стиглицу в рабочем кабинете оказывал помощь лекарь. Его сиятельство мужественно переносил промывку нанесенной кинжалом неглубокой раны.
Прежде он ездил в карете безбоязненно, ведь ее стенки нельзя было пробить даже из пехотного арбалета, но оказалось, что просунутая в окно рука с кинжалом была тем неучтенным фактором, о котором телохранители графа не подумали.
В результате удар пришелся по кирасе, и, соскочив с нее, лезвие кинжала задело руку.
Когда перевязка была закончена, лакей помог графу надеть новую рубашку и камзол, затем накинул ему на плечи суконную накидку и принес чашу с глинтвейном.
Сделав несколько глотков, Стиглиц почувствовал себя лучше. Он потерял много крови, и сейчас ему требовалось восстановиться, однако дела не ждали.
Взяв перо, он обмакнул его в чернила и попытался писать. Буквы выходили криво, но, немного потренировавшись, Стиглиц понял, что писать сможет.
В кабинет заглянул сержант-телохранитель, выпучив глаза, он шепотом сообщил:
– Ваше сиятельство, к вам мессир Гальяно!
– Пусть войдет, я его жду, – сказал граф и улыбнулся. Все его подчиненные побаивались мессира, впрочем, граф тоже разговаривал с ним весьма осторожно.
96
Сержант исчез, и вместо него показался Гальяно. Он окинул комнату быстрым оценивающим взглядом, хотя бывал здесь много раз, и лишь после этого подошел к столу.
– Вы пострадали, граф? – спросил он.
– Присаживайтесь, мессир, – сказал Стиглиц, делая рукой приглашающий жест. Гость сел. – Пустяки, легкая рана.
– Они спешили, иначе бы использовали отравленный кинжал.
– Да, я думал об этом, – сказал граф и сделал глоток глинтвейна. – Так как же нам быть с этим амулетом, мессир? И почему он оказался у этого альбионца? Я далек от мысли, что Габинчи ведет тайные дела с нашими врагами.
В последней фразе графа было мало уверенности, и он знал, что мессир почувствовал это.
– Насколько я понимаю, амулет вы сняли? – спросил Гальяно.
– Да, мессир, я приказал сделать это. Показать вам его?
– Не нужно.
Гальяно снял шляпу и провел ладонью по волосам. Был ли это излюбленный жест или какое-то защитное действие, Стиглиц не знал.
– Может так оказаться, что ваши пленники не имеют к мятежникам никакого отношения.
– Вот как? – удивился граф и отставил чашу с глинтвейном. – И вам, мессир, наверняка это известно?
– Нет, я сказал «может так оказаться». Я не могу сказать вам точнее, граф, поскольку моя служба для вас ограничивается ролью травальера – «метателя каменных ядер».
– Но мы часто беседуем с вами, мессир, и потом… иногда вы делаете намеки.
– Да, но очень тонкие намеки, и меня радует, когда вам удается их расшифровать. Но это все, что я могу для вас сделать, большего мне не позволено.
– Хотя видите вы больше, чем говорите…
– Именно так, граф.
– И вы знали, что на нас нападут, когда мы станем возвращаться от гостиницы?
– Да.
– И поэтому попросились уйти.
Граф вздохнул. Насколько бы проще была его жизнь, если бы мессир Гальяно предупреждал его о разного рода засадах и обманах. Но тогда и альбионцы станут использовать своих провидцев, и силы снова уравняются, а игра станет слишком запутанной.
«Нет уж, пусть все остается как есть», – подумал граф.
– Но вы хотя бы знали, что я выживу, мессир?
– Я не трачу силы на подробности, граф. Относительно того, что не касается меня лично, я не любопытен.