– Она использовала меня, – голос у Дарси дрогнул, – заставляла общаться с торговцем наркотиками или отвечать на стук в дверь, когда приходили те, кому она задолжала деньги. Мир взрослых… он жестокий и ломает ребенка.
– Тебя сломали?
– Мне повезло. Одна сотрудница из социальной службы отнеслась ко мне не формально и вытащила меня из этой клоаки. Я попала в детский приют, и… честно говоря, я была этому рада.
– А что ты делала после приюта?
– Я приехала в Лондон, стала посещать вечернюю школу и получила образование. Но дальше официантки я не продвинулась. Всем наплевать, что у тебя в аттестате о среднем образовании хорошие отметки по математике, если ты умеешь носить поднос с напитками, не пролив ни капли.
В комнате царила тишина, нарушаемая лишь тиканьем старинных часов, которые, как догадывалась Дарси, наверняка находились здесь с тех времен, когда в доме останавливался Наполеон.
– Дарси… – Черные глаза Ренцо серьезно смотрели на нее исподлобья. – Ты провела детство среди людей, которые все решали за тебя. А где ты хотела бы жить, когда родится наш ребенок? Какое место тебе по душе?
Мало того, что она не ожидала такой реакции, но тактичный и полный заботы вопрос ей никогда никто не задавал. Дарси едва не расплакалась. Ну как тут не расплакаться, когда ты за всю жизнь не видела настоящей доброты? Но ложных надежд у нее вполне хватало, чтобы строить радужные планы, рассчитывая на предложения Ренцо.
– Я бы предпочла жить в Англии. Италия – прекрасная страна, но я чувствую себя иностранкой. – Она усмехнулась. – Наверное, я и есть иностранка.
– Тогда, может, моя квартира в Белгрейвии?
Она отрицательно замотала головой:
– Нет. Только не это. Я не хочу туда возвращаться.
Он, кажется, удивился. Еще бы! Кто угодно удивится, если его новобрачная только что отказалась от роскошных апартаментов стоимостью в миллионы фунтов стерлингов.
– И почему же? – спросил он.
Сказать ему, что она там словно жила другой жизнью? Что вела себя так, что сама себя не узнавала… со всеми этими бюстгальтерами-балконет и эротическими трусиками-панти? Она – ничто, она его игрушка, его неизменная и безотказная любовница. Так было, пока не произошло того, что произошло. Как ей примирить ту Дарси с женщиной, которой она стала сейчас, с матерью, которой она готовится стать? Вынесет ли она напоминания самой себе о том, что Ренцо никогда не собирался сделать ее пребывание в его жизни постоянным?
– Потому что это не место для ребенка, – прозвучал ее ответ.
Темные брови взметнулись вверх.
– Ты же не предлагаешь, чтобы мы переехали в тот крошечный домик, который ты арендуешь в Норфолке?
– Нет, разумеется, – натянуто произнесла она. – Но я бы хотела растить ребенка подальше от большого города. – Дарси провела языком по губам, ощутив соленый вкус каперсов. – Там, где есть трава, цветы и парк поблизости. И где ты сможешь работать, поэтому не обязательно это место должно быть далеко от Лондона. Главное – там должна быть зелень.
Он кивнул и еле заметно улыбнулся:
– Думаю, это можно устроить.
– Спасибо.
От Ренцо не укрылась дрожь в ее голосе, и он озабоченно нахмурился:
– Тебе нужно лечь. У тебя усталый вид.
Она неловко поднялась. Босые ноги утопали в пушистом персидском ковре. Дарси рассказала ему больше, чем рассказывала кому-либо, но, как ни странно, на душе стало легче. И еще она была ему благодарна за то, что удалось не показать своего шока и отвращения – большинство людей не были бы настолько деликатны. А сейчас все, чего ей хотелось, – это забраться в постель, и чтобы он ее обнял, и обнимал крепко-крепко, и сказал, что все будет хорошо. Дарси прикрыла глаза. Вообще-то ей хотелось большего: интимной близости. Возможно ли это? Ведь в руководстве для беременных указано, что секс на последних месяцах разрешен… ну, если не использовать слишком рискованные позы.
Она почистила зубы и дрожащими руками взяла шелковую ночную рубашку, которую надевала брачной ночью. Тонкая ткань скользила между пальцев. Какая красота… но в ней она будет ощущать себя чужой, ненастоящей. Или, вернее, той, кем она больше не является. А как быть с желанием снова оказаться в жарких, страстных объятиях Ренцо? Может, лучше, если это будет медленное узнавание, а не стремительный удар, особенно при теперешних обстоятельствах?
Дарси натянула одну из футболок Ренцо, доходившую ей до середины бедра. Она залезла под стеганое одеяло и стала ждать, когда он придет.
Но он не пришел.
Она отгоняла мысли, гудящие в голове подобно москитам, но мысли настойчиво ее преследовали. Потому что помимо поцелуя на публике, которым он наградил ее как свою новобрачную, он к ней больше не приближался. Что, если он ее уже не хочет? Не желает ее, как мужчина желает женщину?
Дарси ворочалась с боку на бок под тончайшими простынями из хлопка, следила за медленно двигающейся стрелкой на часах. Вскоре сердце стало биться в такт с ритмичным тиканьем. Одиннадцать часов. Двенадцать. Около часа ночи усталость взяла свое, и Дарси так и не узнала, когда Ренцо пришел спать в ту ночь, потому что она его не услышала.
Глава 9
Ренцо не сводил глаз с профиля Дарси.
– Ну… что ты думаешь? Тебе это подходит?
Они стояли в саду перед внушительным особняком. Над головами с писком пролетела чайка, направляясь к берегу, и Ренцо явственно ощутил запах соли в воздухе. Легкий ветерок растрепал рыжие кудри жены, ярко блестевшие под лучами солнца. Как она красива! И как недосягаема. Вот ирония – та, с которой он провел больше времени, чем с другими женщинами, оставалась самой непонятной из всех.
– Ты не передумала? Ты будешь здесь жить? Дом твой.
Дарси медленно повернула к нему лицо – в изумрудных глазах читалось столько чувств… которые он не понимал.
– Ты хочешь сказать – наш? Наш первый семейный дом.
Он покачал головой:
– Нет. Не наш, а твой. Я переговорил с юристами, и документы были оформлены на тебя. Дарси, дом твой.
С минуту она молчала, потом наморщила лоб и непонимающе заморгала.
– Но… как же так? Мы говорили об этом в Риме, и я думала, что мы все решили. Что дом в Англии – это самое для нас подходящее. – Она коснулась располневшей талии. – Для всех нас.
Он не понимал: она нарочно изображает наивность или необычно хитра? Она из него веревки вьет, а он до сих пор не знает, как подобрать к ней ключ. И все, вероятно, потому, что, несмотря на свой богатый опыт с женщинами, он совершенно не представляет, как поддерживать длительные отношения. Раньше ему ни разу не приходилось даже пытаться делать это. В прошлом он просто уходил, как правило, потому, что начинал скучать, а возрастающие требования утомляли. Но с Дарси он не смог так поступить. Более того – он и не хотел так поступать. Он очень сильно хочет этого ребенка, и такое сильное желание его страшило. Для человека, всю жизнь проектировавшего дома для других, – для человека, считавшего себя изощренным и хладнокровным, – он не предполагал, что можно испытывать примитивную гордость от того, что создал самое ценное, что только можно сотворить.