– Дед Пихто. Вам звонят из горкома партии.
– Па… пастойте, минуточку, – опешила начальница цеха, у которой по спине пробежал уже подзабытый холодок. – Какой такой партии?
– Правящей партии. Партии власти. Фамилия Черномырдин вам о чем-нибудь говорит?
– Да… Он играет на гармошке.
– Тем более. Звать Тютюнину будете?
– Конечно! Сию минуточку!
Начальница аккуратно положила трубку на стол и выпорхнула в цех, где триста толстых теток протирали ватками стекла военно-морских противогазов.
– Тютюнина! Люба! – крикнула начальница. – Иди, тебя к телефону?
– К телефону? – переспросила Люба, откладывая недоеденное печенье. – Кто?
– Из партии власти, – заговорщицким тоном сообщила начальница и многозначительно добавила:
– Сам!
Не зная что и думать, встревоженная Люба поспешила к телефону.
– Ну? – спросила она, хватая трубку. – Кто это мне позвонил?
– Это я, доча, твоя мама.
– Мама, ты куда звонишь, я же здесь работаю.
– Вот я и удивляюся, доча, что ты работаешь за какие-то, смешно сказать, копейки, вместо того, чтобы дома быть и знаешь что делать?
– Чего делать?
– Обыск делать, вот что делать.
– Какой обыск, мама?
– Я тебе скажу как на духу, доча, – тотальный обыск. Моментально и повсюду.
– Да что ты такое говоришь, мама? Какой обыск – ты нездорова?
– Я-то здорова, доча! – начала выходить из себя Олимпиада Петровна. – Я-то здорова и смотрю по утрам новости по телевизору! Муж-то твой мильонщик тайный, а ты, дуреха, об собачьей шубе третий год мечтаешь!
– А откуда ты узнала, мама, что мильонщик?
– Ну оттуда, от того же верблюда, доча! Тебе же там черным по белому сказали – ворует где ни придется, правильно?
– Правильно.
– Ну а если ворует, значит, прячет?
– Прячет, – согласилась Люба.
– Так найти же ж надо, Люба, пока он там в приемке делишки обделывает.
– Тогда я прямо сейчас с обеда иду домой, мама! И ты приезжай!
– Ой, – вздохнула Олимпиада Петровна. – Да сама-то я не могу, малость захворала.
– А чем захворала?
– Да все через Сергея Викторовича, зятя любимого. Через клизмы его бесплатные страдаю.
– Так чего, мама, они тебе не помогают?
– А я знаю? Хожу и хожу, на два литра в день. Потом решила циферку в направлении подделать, чтобы раствору больше получать…
– Ну и что?
– Ой, да лучше бы не подделывала. Теперь не справляюся с таким количеством раствора. Ой, не справляюся. Так что давай, шуруй пока одна, доча. А мама немножко отдохнет и снова на процедуры поедет, будь они неладны… Не справляюся я с таким количеством раствора…
103
В этот ответственный день Тютюнин снова ушел домой пораньше, благо Кузьмич вошел в курс приемного дела и довольно толково справлялся с работой.
Домой Сергей ехал на трамвае в сопровождении наряженного Лехи.
Его изысканный костюм поначалу пассажиров воодушевлял, но потом они начинали ругаться на рыбную вонь, которая еще не выветрилась из Лехиных карманов.
– Это свинство, с такой вонью по городу ездить! – сказала какая-то дама. – С такой вонью надо дома сидеть.
– Причем с рыбной вонью, – согласился с ней лысый пенсионер, очень похожий на Хрущева.
– А мне нравится! Я вообще рыбу люблю! – возразил гражданин, от которого пахло еще и похлеще. – Я рыбку люблю, которая таранка! Ее с пивком хорошо.
Леха и Сергей ни на какие провокации не отвечали и вдвоем держались за сумку с травяным сбором.
– Как ты думаешь, Ленка меня уже простила? – то и дело спрашивал Окуркин, которого этот вопрос очень интересовал.
– Конечно простила, – с готовностью подтверждал Сере-га, которому не жалко было хороших слов для своего друга.
Тютюнин ехал домой и не догадывался о том произволе, который творился в его родной квартире.
А творилось там следующее. Сбежавшая с работы Люба тщательно прочесала всю жилплощадь и, не найдя мужниных миллионов, сейчас же связалась с мамой.
– Ищи лучше, доча! Деньги практически у тебя под ногами! Поройся в сливном бачке! Откупорь варенье прошлогоднее – этот гад пронырливый мог в варенье напихать. Потом еще все книжки перевороши, ну и, конечно, приступай к обдиранию обоев! Под обоями, доча, тыщи великие!
Люба с воодушевлением приступила к выполнению поставленной задачи, однако одна она не справлялась, и Олимпиада Петровна, превозмогая слабость, все же приехала к дочери на помощь.
Вдвоем дело у них пошло на лад, и за полтора часа они сумели ободрать обои в большой комнате и коридоре. И хотя денег не нашли, работали увлеченно и с огоньком.
Тютюнин же, ни о чем не догадываясь, продолжал ехать в трамвае.
Их с Лехой еще пару раз пытались пристыдить за рыбную вонь, но потом в вагон вошел бомж, проведший ночь в выгребной яме, и на его фоне запах от Лехиного смокинга очень выгодно отличался.
При появлении бомжа из выгребной ямы народ с задней площадки перебежал вперед, и даже вечно недовольная кондукторша не решалась потребовать с него билет.
Сергей и Леха решили терпеть сгустившуюся атмосферу и делали вид, что все в порядке.
– Говорят, трамваи отживают свой век, – задумчиво произнес бомж, обращаясь к попутчикам.
Окуркин только пожал плечами смокинга, а Серега крепче зажал нос.
– А мне было бы жаль, – заметил бомж, глядя в окно. – Это же наша история…
И он сошел на следующей остановке, заставив шарахнуться приготовившихся к посадке пассажиров.
104
То, что увидел Сергей Тютюнин, оказавшись дома, повергло его в шок.
– Это у нас что за катаклизм такой со стенами случился, Люба? И почему это?
– А потому что отдавайте ваши денежки по-хорошему, пока мы паркет не заколупали! – хрипло прокричала теща Олимпиада Петровна.
За время приема бесплатных процедур она похудела и стала похожа на списанную полковую лошадь, лучшие битвы которой уже позади.
– Какие такие деньги? – не понял Сергей. – Эти, что ли?
Он достал из кармана взятые утром четыреста рублей, которые хотел использовать для откупа от бандитской группировки.
– Ага! Смотри, доча, остаточки! Но мы не гордые.
С этими словами Олимпиада Петровна рванулась вперед, выхватила у Тютюнина деньги и моментально спрятала их в карман.