– О-о-о-х, круто берет… – передернув плечами, проговорил Тютюнин.
Леха только потряс головой и вытер проступившие слезы.
– Ничего, вы же не младенцы. Никто не говорил, что лекарства приятны на вкус, зато они лечат, – наставительным тоном произнес Кузьмич и совершенно спокойно выпил свою дозу.
Выдохнув воздух, Кузьмич поднял кверху палец и назидательно проговорил:
– При принятии внутрь обычного этилированного бензина вы бы уже почувствовали, как у вас холодеют ноги.
– Что?! – испугался Леха. – А я это как раз и чувствую…
– И я тоже, Кузьмич! – проблеял Серега.
– Вот комедия-то… – Кузьмич потрогал свои ноги и признался:
– А ведь и у меня тоже, братцы, совсем холодные. Неужели я бутылки перепутал? Они у меня рядом стояли на балконе – фильтрованный и нефильтрованный бензин.
– И что теперь?! – чуть не плача закричал Окуркин. – Я хочу жить, Кузьмич! Я жить хочу!
– Мужайся, Леха. Разведчик, как и сапер, ошибается только раз. Помню, был случай…
Рассказать очередную, уже прощальную историю Кузьмичу помешал Фригидин.
Он неожиданно проник со стороны коридора и, увидев свалившихся вдоль стен коллег по «Втормехпошиву», поинтересовался:
– А чего это вы тут делаете?
– Мы у-ми-ра-ем! Мы от-ра-вил-ись! – прорыдал Леха.
– Да-а-а? – обрадовался Фригидин. – Сергей Викторович, вы, я так понимаю, тоже умираете?
Серега скорбно кивнул. Ног он уже не чувствовал, а руки контролировал только частично – налить еще шкалик он мог, а вот штаны по нужде расстегнуть – уже никак.
– Это надо же, какая удача! – произнес Фригидин, оглядывая помещение приемки. – Это же надо, как я во-
Время тут… Даже растерялся… Так. – Фригидин шагнул к Серегиной тумбочке. – Сначала наш любимый сахарок. А ваши кошельки, разумеется, я сниму с холодных трупов.
– У меня с собой только двадцать рублей… – простонал Окуркин.
– Это ничего. Я вам и за эту малость спасибо скажу, – заверил Фригидин, роясь в тумбочке. -Ага, сахарок!
Бухгалтер выхватил из пачки кусочек и, подбросив его в воздух, ловко поймал ртом.
– Вот ведь какой я способный, правда? Хотя никому мои способности не нужны, и приходится демонстрировать их перед какими-то полутрупами, прошу прощения. А так хотелось быть звездой цирка. – Фригидин поднялся с корточек и раскинул руки. – Сегодня и весь вечер! Под куполом цирка – Ар-рнольд Фригидин! Звучит, а?
– Эй, как будто у меня ноги потеплели… – заметил Леха и стал активно себя ощупывать
– Да и у меня тоже, – ответил повеселевший Тютинин и попытался подняться.
– Упс-с! Ла-ла-ла! – сказал Фригидин, пряча сахар под пиджак. – Пожалуй, я зайду позже…
73
По истечении всего нескольких минут участники дегустации стали приходить в себя.
Тютюнин обнаружил, что его немного «прет», а Окуркин отметил «мягкое приплющивание».
– Значит, получилось, Кузьмич? – спросил он.
– Думаю, что получилось, – кивнул младший приемщик.
– А состав травы где?
– А вот он.
Кузьмич жестом фокусника выдернул из свой драной сумки целлофановый пакет с мелко нарубленной сушеной травой.
– Это оно и есть? В смысле состав?
– Конечно.
Кузьмич положил пакет на прилавок.
– Возьмите и сегодня же вечером проведите эксперимент – инструкцию вам я уже написал. – С этими словами Кузьмич дополнил пакет с травой тонкой ученической тетрадкой.
Окуркин сейчас же заглянул в инструкцию.
– Кузьмич, а почерк-то женский…
– А это баба моя писала. Под диктовку.
– Ох Кузьмич! Ну ты прям как этот – «поскорее, где же кружка». Ну типа няня и Пушкин.
– Так ты разобрался, женился ты или нет? – спросил Леха.
– Да я и разбираться не стал, – махнул рукой Кузьмич. – Я гляжу: баба вроде кругом полезная – пускай живет.
– А если не полезная, ты бы ее грохнул, Кузьмич? – просто спросил Окуркин.
– Да ну, ты что! – замахал руками младший приемщик. – Жестокий ты, Лешка!
– Нет, – замотал головой Окуркин, – я не жестокий, я это, как его… герой своего времени.
В наружную дверь приемки постучали. Сначала слабо, а потом все дружнее, пока наконец не грянула песня:
«Позабыла в фартучке-э-э! Я на масло карточк-э-э! И еще большой талон – на трои-ной оде-ко-лон!»
– Ну, должно, бабушки медведя завалили – вон как радуются, – прокомментировал Кузьмич. – Пойду открою.
– А я пока – через коридор на улицу, там вас подожду… – сказал Леха. Он не раз бывал у Сереги на работе, однако при людях находиться за прилавком опасался, поскольку считал это слишком большой ответственностью.
– Ты ведь, Серега, если вдуматься, мог бы и министром стать, – говорил он бывало. – Вон как тебя люди слушаются.
– Тогда министром любой гаишник стать может, – замечал ему друг. – Его тоже все слушаются.
– Не скажи, – качал головой Леха. – Одно дело сторублевки стрелять и совсем другое – меха…
74
Как только Живолупова вышла из втормехпошивовского двора, возле нее на улице притормозила длинная черная машина.
Водитель опустил тонированное стекло и, радостно улыбаясь, сказал:
– Садитесь, мне сказали подвезти вас.
– Проехай дальше, – сквозь зубы процедила Живолупова и быстро пошла по тротуару.
Машина тронулась за ней.
Наконец сообразив, что лучше уж сесть в автомобиль, чем идти с таким эскортом, Живолупова проскользнула на заднее сиденье и, сокрушенно покачав головой, скомандовала:
– Ну ехай уже, гондольер задрипанный. Водитель пожал плечами и поехал.
Через десять минут они остановились возле двенадцатиэтажного дома, откуда, по задумке майора Яндквана, стрелок Имперской разведки должен был поразить цели из дальнобойного стрюляквана.
– Ну что скажете, агент Гадючиха? Вам удалось пометить объекты? – поинтересовался Яндкван. Он принял Жи-волупову в бомжовской халупке, сколоченной из старых досок в углу чердака.
Выглядел Яндкван-плохо – даже хваленый гипноз не помогал. Пребывание на чужой планете не шло майору на пользу, как, впрочем, и его агентам.
Два дня назад двое из них – Турукван и Гамакван нашли в городе кулинарию, где продавались лягушки из шоколадного масла.
Агенты скупили все пятьдесят девять штук и сожрали прямо возле кассы.