Да и вообще, не так уж это было и трудно. Я даже часто думаю, что любил женщин сильнее, чем Дерри, потому что он всегда проклинал их по какой-то причине или стенал, что ему так часто нужно ложиться с ними в постель. Как-то раз я даже спросил у него: «Почему ты так гоняешься за женщинами, если ты их так не любишь?» Но он только взбесился, услышав мой вопрос, и сказал, что никто так не пристрастен к юбкам, как он, и вообще, что за чушь я несу. «Я ведь мужчина, верно?» – вспыльчиво добавил он, а когда я рассмеялся и заметил, что с этим никто и не спорит, он немного оттаял и ответил, что очень любит женщин, но они чертовски его раздражают, после того как все сказано и сделано, и что касается его, то женщины годятся только для одного, и ничего более.
– Ну, ты, конечно, живешь по этим принципам, – поспешил согласиться я. – В этом нет сомнений.
Дерри не повезло родиться в стране, где целомудрие ценится очень высоко, но даже в строго нравственном католическом климате Коннахта всегда находилась горячая девица, которую можно было уговорить не дожидаться дня свадьбы, или одинокая вдова, которая тайно искала утешения. Дерри обладал такой чувствительностью, что с пятидесяти шагов ощущал готовность женщины, даже если она прятала лицо под вуалью, и, хотя я когда-то приходил в ужас от опасностей, которым он подвергается, мое восхищение его присутствием духа пересиливало мой страх.
Поначалу я был слишком мал, чтобы участвовать в его приключениях (я был моложе его на три года), но Дерри отличался щедростью и обычно позволял мне смотреть. Первое соблазнение, которому я был свидетелем, повергло меня в трепет, но, когда Дерри заверил меня, что женщина получила удовольствие, я перестал быть столь брезгливым. Да я был готов бесконечно долго выступать в роли наблюдателя, но в конце концов понял, что Дерри сочтет странным, если я и дальше буду получать наслаждение от женщин через вторые руки, и, когда в один прекрасный день он пригласил меня присоединиться к нему, мне не хватило духу отказаться. К моему облегчению, я вскоре понял, что нет правды в максиме «третий лишний», и позднее у меня были одно или два собственных приключения. Но для моих нервов они оказались просто сокрушительными, если я перед этим не принимал порцию потина – без этого мог поджать хвост и броситься куда глаза глядят. Понимаете, вообще-то, я очень застенчивый, хотя никто этому не верит, потому что все считают, если во мне шесть футов два дюйма роста, то я должен быть смел как лев. Я забывал о своей робости только вместе с Дерри. Он придавал мне такую уверенность и… ну, это трудно объяснить, но с Дерри Странаханом я становился совсем другим человеком.
Но на медовый месяц Дерри ждать не приходилось.
На свадебном завтраке я не собирался столько пить, но шампанское такое чертовски опасное питье, а лакеи тебе тут же подливают, если видят, что твой бокал опустел, и получилось так, что я глазом не успел моргнуть, как мне захотелось улечься где-нибудь в уголке и уснуть. Однако мне удалось держать глаза открытыми. Наконец после многочисленных задержек мы оставили дом и нас повезли по городу к Гудзону. Мы сели на яхту кузена Фрэнсиса, а потом поплыли по реке до самого его дома, где собирались провести две недели нашего медового месяца. Когда вошли в дом, уже наступила темнота, и я принес клятву больше никогда не прикасаться к шампанскому. Пробормотав извинения Саре, я свалился на одну из кушеток в гардеробной и погрузился в благодатное забытье.
Когда продрал глаза, было семь часов утра, голова у меня раскалывалась, а Сары поблизости не просматривалось.
Я сполз с кушетки. Слуга не осмелился меня потревожить – я был полностью одет. Едва соображая, огляделся. За окном ковром стелился аккуратный газон, доходивший до зеркальной воды Гудзона, а за рекой мрачно устремлялись к небу поросшие густым лесом холмы. Уже было слишком жарко, и на мгновения я испытал бессмысленную ностальгическую тоску по Вудхаммеру.
Можно ли пить воду из кувшина для мытья рук? Язык у меня словно расползался по швам; оглядевшись в поисках шнурка для вызова слуги, я решил, что если прожду еще минуту, не утоляя жажды, то язык у меня точно отсохнет, поэтому зачерпнул немного воды и попил. Почувствовал себя лучше. Сделал еще глоток, а потом, набравшись смелости, на цыпочках подошел к двери в большую спальню, прислушался к тишине по другую сторону и потянулся пальцами к ручке.
Но дверь открылась, прежде чем я прикоснулся к ней. Секунду спустя я увидел Сару – она стояла передо мной по другую сторону порога.
На ней была длинная ночная рубаха, застегнутая до шеи, а под глазами фиолетовые тени.
Мы виновато посмотрели друг на друга. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что Сара чувствует себя такой же виноватой, как и я.
– Патрик… – Она бросилась ко мне, обхватила меня руками за шею и расплакалась. – Ах, Патрик, прости меня. Я не хотела. Думала выпить один маленький бокал шампанского, но…
И тут меня осенило. Я вдруг увидел эту ситуацию со смешной стороны и начал смеяться.
– Нет, в самом деле! – обиженно воскликнула Сара, когда ее страстные извинения не вызвали не менее страстного заверения с моей стороны в том, что все в порядке. – Я не понимаю, что тут смешного!
– Не сердись, Сара… пожалуйста.
Я все еще хохотал и мог говорить только отдельными словами.
К счастью, мой смех оказался заразителен. Ситуация была спасена, когда Сара тоже начала хихикать, а как она была хороша в своей целомудренной белой ночной рубахе – я поцеловал ее и повлек к кровати.
Она сразу же отпрянула.
– Не при свете же дня! – оскорбленным тоном запротестовала она, словно я предложил ей какое-то невообразимое извращение.
– Нет, конечно, – горячо согласился я, ощущая боль в голове и шампанское во всех жилах. – Но я так хочу полежать немного, обнимая тебя, подремать, поговорить, вместе прийти в себя. О завтраке думать пока еще рано, так что мы можем не спешить вставать.
Сару пробрала дрожь.
– Уверяю тебя – если увижу поднос с завтраком, меня тут же стошнит!
Мы снова принялись смеяться, как дети, и, хотя оба страдали похмельем, я знал: она счастлива, как и я. Я частично разделся, оставив на себе брюки и рубашку, чтобы не смущать ее, и вскоре мы тихо лежали, обнимая друг друга, и вспоминали вчерашний день, насколько нам удавалось его вспомнить.
– Какая была чудная свадьба! – восхищалась Сара. – Мне все понравилось.
Мы согласились, что ни один из нас не видел таких прекрасных свадеб, а потом задремали, а когда снова проснулись, уже шел двенадцатый час, и мысли о завтраке не вызывали у нас тошноты.
– Я так счастлива! – воскликнула Сара, когда мы завтракали на террасе, наблюдая за павлинами, важно расхаживающими по газону. – Как это здорово – быть одним вместе, когда никто не говорит тебе, что ты должна делать! Я обожаю медовые месяцы!
Пить за обедом у меня не было желания, но я немного выпил – знал, что это необходимо. Потом, не желая околачиваться в гостиной, я предложил пораньше лечь спать, и Сара не стала возражать. Мы поднялись к себе, разделись каждый в своей комнате и отпустили слуг. Пока все шло хорошо. Я вошел к Саре в большую спальню, похвалил ее лимонного цвета ночную рубашку, улегся рядом с ней и задул свечу. И опять пока все шло хорошо. К несчастью, когда я задул свечу, оказалось, что мы легли слишком рано, – в комнате было светло.