Сказав это, я тоже вышел.
Керри шумно рыдала в глубинах нашей кровати на четырех столбиках. Наконец ей удалось произнести:
– Я не хочу ехать в Америку. Лучше останусь здесь и рожу ребенка, хотя я никогда не рожу, если останусь здесь, потому что твоя мать постоянно меня расстраивает.
Мне потребовалось пять минут, чтобы понять, что она имеет в виду, но так или иначе объяснение нашлось. Мы были женаты уже шесть месяцев, но никаких намеков на ребенка пока не было. Керри пребывала в таком ужасе при мысли о своем «бесплодии», что даже набралась смелости спросить совета у тети Маделин, которая всегда по-доброму к ней относилась. Тетя Маделин объяснила ей, что девушки часто беременеют не сразу, хотя и бытует иное мнение, и порой девушке, вышедшей замуж в пятнадцать лет, приходится ждать год или два, хотя никаких физических препятствий к беременности не имеется. По словам тети Маделин, Бог таким образом позаботился о том, чтобы юная девушка созрела умственно и физически, прежде чем принять на себя обязанности материнства.
– Тетя Маделин сказала, что я должна жить спокойно, никуда не ездить и ни о чем не волноваться, – сквозь слезы пробормотала Керри. – Если я буду жить тихой, спокойной жизнью, то шансы забеременеть у меня повысятся.
– Ну, эта проблема решается легко. – Я поцеловал ее. – Плавание в Америку занимает всего неделю, а там тебя ждет тишина и спокойствие, каких можно только желать. Мы отправляемся в Бостон в самое ближайшее время.
Но к моему удивлению и ярости, денег опять не было. Драммонд объяснил, что трудности с имением делают мой доход неустойчивым, и предложил отложить мою поездку до весны.
– Боюсь, это исключено, – резко бросил я и написал дяде Дэвиду – просил его дать мне в долг денег на билеты.
К счастью, дядя Дэвид пребывал в благодушном настроении. Издатель отверг его последний детективный роман (ни один из его романов так и не был напечатан), но жена сказала, что книга необыкновенно умна и это вполне компенсирует переживания, связанные с тем, что ее отвергли. К тому же в романе был намек на то, что в новом году они ожидают ребенка.
– Счастливая Гарриет, – вздохнула Керри, но она пребывала в таком хорошем настроении от перспективы путешествия домой, что не могла долго отчаиваться.
Мы отплыли из Ирландии в конце октября. Я был счастлив и нисколько не стыдился того, что убегаю от трудностей, которые не могу решить.
«Подумаю о них позднее» – вот все, что я твердил себе. И еще глубже зарыл голову в песок.
4
Шел 1890 год – год падения Чарльза Стюарта Парнелла. В ноябре муж его любовницы получил развод, а 1 декабря Парнелла отстранили от руководства Ирландской партией.
– Я давно говорил, что ему конец, – напомнил Финес Галахер, предлагая мне сигару, когда мы попивали с ним портвейн.
– Мистер Драммонд будет огорчен. – Я закурил.
– Если у Макса есть хоть крупица здравого смысла, он научится на ошибках Парнелла. Макс не должен открыто жить с твоей матерью и управлять твоим имением так, будто это его собственность. Это унизительно для моей дочери и для тебя, и если ему это непонятно, то он совсем не тот человек, каким я его представлял. Люди в той долине могут вынести увеличение ренты раз или два, потому что они привыкли к несправедливости со стороны землевладельца, но не станут терпеть это со стороны одного из своих. К тому же того, кто живет в прелюбодеянии. Ни одно порядочное ирландское семейство не потерпит такую безнравственность.
– Да. – Я попытался сменить тему, потому что не хотел, чтобы он понял мою беспомощность перед Драммондом. – Очень жалко Парнелла. Он был великий человек и столько всего сделал для Ирландии. Ведь он был первым ирландским лидером, который сумел заставить Англию слушать его в Вестминстере.
– Саксонцев можно заставить слушать тебя, – согласился Финес Галахер. – У тебя есть место в Вестминстере?
– Полагаю, есть. В палате лордов. Я пока не думал об этом.
– Ты был бы прекрасным лидером! – воскликнул мой тесть и вздохнул, доливая мне портвейна. – Красивый, молодой, честный барон, красноречивый и умный. Конечно, чтобы часть года жить в Лондоне, понадобятся кое-какие деньги, но по эту сторону найдутся ирландцы, которые позаботятся о том, чтобы ты не голодал.
– Я знаю, какой вы щедрый человек, сэр. – Я улыбнулся ему. – Но если я когда-нибудь решу работать во благо Ирландии в Вестминстере, то предпочту делать это скромно, за собственные деньги. Я понял, что ненавижу быть в долгах.
– Нед, это не повлечет за собой никаких долгов! Это будет благосклонное приятие доброй воли твоих соотечественников.
Я снова улыбнулся, но ничего не сказал.
Рассмеялся мой тесть.
– Бог ты мой, у тебя старая голова на молодых плечах! – восхитился он, а потом добавил странную фразу без объяснений: – Плохие новости про Макса Драммонда. Он мне нравился.
Я хотел сказать, что мне он тоже нравился, но слова не желали произноситься. Попытался даже вспомнить что-то хорошее, прежде чем впаду в хандру, но, к счастью, вскоре получил новое известие, которое меня отвлекло. Когда я лег спать тем вечером, Керри по секрету сообщила: она уверена – абсолютно уверена, – что беременна.
– Так скоро! – удивленно воскликнул я.
– Вероятно, это случилось перед нашим отъездом из Кашельмары.
– Рад, – сказал я, хотя где был зачат ребенок, не имело никакого значения. Но я почему-то чувствовал, что зачатие в Ирландии должно сделать его в большей степени ирландцем, чем американцем.
– Нужно немедленно написать тете Маделин! – радостно прощебетала Керри и принялась болтать о детских кроватках и платьицах.
Я переполошился, эгоистично спрашивая себя, насколько теперь изменится жизнь, но потом пресек эту мысль и попытался почувствовать такое же счастье, как Керри, и удивился, когда выяснилось, что сделать это нелегко. Я мог принять тот факт, что ребенок существует, но его существование почему-то оставалось для меня абсолютно ирреальным. Все повторял, что у меня появится сын и наследник, но, сказав это себе с полдюжины раз, осознал, что мне нечего добавить к этому. Я мог понять, почему Керри так взволнована: ведь ребенок растет в ее теле, но в моем он не рос, потому и таких эмоций у меня этот факт не вызывал. Меня такое безразличие сильно взволновало. Я чувствовал – так быть не должно, но стыдился признаться в этом кому-нибудь.
– Теперь нам, наверное, нельзя спать вместе. – Я пытался говорить мрачным голосом.
– Разве? – в ужасе спросила Керри. – Нет, такого не может быть. Кто тебе сказал?
Я не мог вспомнить. Роясь в воспоминаниях, я увидел мать, бледную, полулежащую в шезлонге, перед тем как удалиться в свою спальню, которую она не делила с отцом.
– Спрошу у мамы, – решила Керри. – Она должна знать.
Миссис Галахер была дамой осведомленной. Она объяснила Керри, что мужья не менее важны, чем дети, а то и более, потому что без них женщины не могут забеременеть, и Керри всегда должна это помнить. Потому меня нужно ублажать, во всем мне потакать, а если я «хочу», то мне нельзя отказывать, при условии, что я буду внимателен и осторожен. Миссис Галахер объяснила Керри, чтобы та не слушала никаких докторов, если те будут давать ей иные советы на сей счет, а еще добавила, что если мы оба не будем выходить за рамки, то никакой опасности выкидыша нет.