Монстролог. Дневники смерти (сборник) - читать онлайн книгу. Автор: Рик Янси cтр.№ 166

– Но ведь стоит вам опубликовать в Журнале…

– Ах, это, – отмахнулся он, – да кто станет читать Журнал? Трудиться в безвестности, Уилл Генри, – вот в чем самая суть моего призвания. Я избегаю внимания прессы вовсе не из прихоти, я имею на то прекрасную причину: забота о людях и о моей работе. Вообрази только, что может натворить обнародование таких дел! Паника вспыхнет, как пожар, а вместе с ней – и новая охота на ведьм; право слово, половина штата Нью-Йорк бросит свои дома и побежит, как крысы с тонущего корабля, а другая половина явится вешать меня на ближайшем дереве.

– Некоторые, однако, могут посчитать вас героем, – возразил я. Отчаявшись воззвать к его разуму, я решил обратиться к тщеславию.

– Некоторые и без того так считают, – ответил он с явным намеком на письмо президента, – и мне этого достаточно.

Достаточно ли? Я знал, о чем говорит Уортроп. Не раз цеплялся он, лежа на кровати, за мою руку, пожирая меня жадным, ищущим взором горящих черным светом темных глаз, полубезумных от отчаяния и скорби; не раз умолял меня никогда не забывать, не позволить памяти о нем кануть во мглу могилы. «Ты – все, что у меня есть, Уилл Генри! Кто еще вспомнит обо мне, когда меня не станет? Я паду в бездну забвения, и мир и не заметит моей кончины, а если и заметит, ни одно сердце в нем не содрогнется!»

– Хорошо. Так, может быть, другой случай? Дело в Кампече или, например, дело в Калакмуле…

– Да что с тобой такое, Уилл Генри? – Уортроп бросил на меня испепеляющий взгляд поверх журнала. – Ты что, не видишь, что я пытаюсь развеяться?

– У Холмса есть Ватсон, – сказал я.

– Холмс – выдуманный персонаж, – напомнил доктор.

– Но прообразом ему послужил человек из плоти и крови.

– А, – Уортроп сухо улыбнулся мне, – Уильям Джеймс Генри, так ты не чужд литературных амбиций? Я поражен!

– Тем, что я не лишен литературных амбиций?

– Тем, что ты не лишен каких бы то ни было амбиций вообще.

– Что ж, – набрав побольше воздуха в грудь, сказал я, – выходит, что не лишен.

– А я-то тешил себя надеждой, что ты мог бы последовать моему примеру и взяться за изучение ненормативной биологии.

– Почему бы и нет? – возразил я. – Одно другому не мешает, мистер Дойль сам врач.

– Был врачом, – поправил меня Уортроп. – И не слишком преуспел в этом деле, – он отложил журнал: я наконец полностью завладел его вниманием. – Признаюсь, твоя мысль меня увлекает, и я не возражал бы против твоей пробы пера, но я оставляю за собой право просматривать все, что ты намереваешься направить в печать. Помимо собственной репутации, я должен заботиться и о репутации моей профессии.

– Само собой, – с готовностью уверил его я, – я никогда бы не посмел даже подумать о том, чтобы опубликовать что бы то ни было без вашего согласия.

– И ни слова о… трудностях в Эдирондексе.

– Вообще-то, – проговорил я, – я думал о том деле несколько лет назад – о случае в Сокотре.

Лицо его потемнело, глаза вспыхнули и, наставив палец мне в лицо, он воскликнул:

– Нет, нет. Абсолютно, вне всякого сомнения – нет. Неужели ты не понимаешь? Ни при каких обстоятельствах ты не имеешь на это права. Безрассудство, Уилл Генри, даже заговаривать об этом!

– Но почему, доктор Уортроп? – изумился я, обескураженный его яростью.

– Ты и сам прекрасно знаешь. Разве что… О, как я мог быть так слеп! Как я сразу не понял! – Он вскочил с кресла, дрожа от злости. – Теперь, мистер Генри, мне совершенно очевидна истинная цель ваших устремлений! Не прославлять, а высмеивать и опошлять!

– Доктор Уортроп, я бы никогда…

– Тогда почему, спрашиваю я тебя, из всех расследованных нами случаев ты выбрал тот, что представляет меня в наиболее скверном свете? Ха! Тут я тебя и подловил! И только одно могло подвигнуть тебя на это – жажда мести!

– Мести?! Мести за что?! – Я не смог скрыть, как ошеломили меня эти обвинения.

– За дурное, по твоему мнению, обращение с тобой, за что же еще.

– Отчего же вы думаете, что дурно со мной обращаетесь?

– Очень умно с твоей стороны, Уилл Генри, – повторять и переворачивать мои слова, пытаясь укрыть за ними свое предательство. Я не говорил, что думаю, что дурно с тобой обращаюсь; я сказал лишь, что ты так думаешь.

– Очень хорошо, – устало сказал я. Переспорить доктора было почти невозможно; во всяком случае, мне этого так ни разу и не удалось. – Выберете дело сами.

– Не желаю я выбирать никакого дела! Хотя бы уже потому, что ты это затеял, не я. Но ты изобличил себя! И будь уж теперь уверен: что бы ты ни тиснул под предлогом заботы о моем наследии, я это опровергну. У Холмса был Ватсон, да! Но и у Цезаря был Брут!

– Я бы никогда не предал вас, – ровно произнес я, – я предложил Сокотру только потому, что думал…

– Нет! – закричал он, шагнув ко мне. Я отшатнулся, как от удара (хотя за все наши годы вместе он ни разу меня не ударил). – Я запрещаю! Я слишком долго, слишком тяжко трудился, чтобы вырвать с корнем и уничтожить все воспоминания об этом проклятом месте! Никогда больше не смей называть его в моем присутствии – ты понял? Никогда, никогда больше!

– Как пожелаете, доктор, – сказал я. – Никогда больше.

И я сдержал слово. Я оставил эту тему и никогда более не поднимал ее вплоть до сегодняшнего дня. Обессмертить же человека, отрицающего все, что о нем пишут, казалось мне чрезвычайно трудным – вернее, попросту невозможным делом. Но шли годы; и по мере того, как вместе с ними таяли и силы Уортропа, мои обязанности становились все шире, вплоть до ведения его бумаг и переписки. Я не ждал благодарности и не видел ее от монстролога, который, в свою очередь, нещадно правил мои записки, вымарывая все, от чего, по его мнению, разило поэзией. В науке, твердил он мне, нет места ни романтизму, ни размышлениям о природе зла; и то, что сам доктор в юности был поэтом, лишь делало его искусней на ниве надменности и насмешек.

Склонность Уортропа лишать себя именно того, что могло бы доставить ему наибольшую радость, нередко удивляла меня. Однако не буду первым, кто скажет, что любовь зла. Монстролог любил свое призвание – это правда; монстрология, кроме меня, была единственным, что составляло его жизнь, но при этом – всего лишь продолжением его самого, первым плодом от лозы его чудовищного честолюбия. Монстрология завела доктора на проклятый остров, о котором я еще поведу речь; но чуть не погубила Уортропа не она, а его собственное тщеславие.

История, которую я намерен поведать, началась ледяной февральской ночью 1889 года с прибытием в дом на Харрингтон-лейн посылки неожиданного, но привычного свойства. Будучи к тому времени учеником монстролога вот уже почти три года, я давно не удивлялся ни полночному стуку в дверь, ни воровато сунутой посыльному плате, ни доктору, пляшущему от счастья, как малое дитя в рождественское утро. Разрумянившись от ожидания, он спешил унести свой подарок в подвальную лабораторию, и вскоре зловонное содержимое посылки представало перед нами во всем своем мрачном великолепии. Что отличало этот экземпляр от всех прочих – так это человек, доставивший его.