Дежурный патрульный досаждал вопросами о личных врагах. Питер не знал, чтобы у него водились враги. И никогда не слышал, чтобы кто-нибудь так истерически хохотал. У него сложилось впечатление, что смеялся юнец. Мужчин в седане он не мог описать даже примерно – их лица скрывали меховые воротники и лыжные очки. А меха и очков в «Дарлбруке» было хоть отбавляй.
– Говнюки, вот они кто, – рассердился полицейский. – Выехали покуражиться, а вы, на свою беду, попались им на пути.
– Они знают все горные дороги, – сказал Питер. – Каждый раз оказывались позади нас. Значит, где-то сворачивали в сторону и поджидали.
Был объявлен в розыск черный седан с поврежденными бамперами, номера неизвестны. Прошел год, результат оказался нулевым.
Возвращение к жизни было мучительным и долгим. Период физической реабилитации прошел довольно быстро, но Питер не мог отделаться от ощущения чего-то мерзкого. Стоит появиться на людях, говорил он себе, и в их глазах будешь читать любопытство и жалость. Наедине с собой он разглядывал культю правой ноги, и к горлу подступала тошнота.
Поначалу передвигался только на костылях – держал неумело, словно не хотел учиться ими пользоваться. Постоянно боялся упасть, выставить себя в унизительно беспомощном положении.
Но внутри кипела ярость к убийцам отца, а его сделавшим недочеловеком.
Как только разрешили, Питер выписался из больницы и вернулся в свою городскую квартиру. Он отказывался встречаться с друзьями и даже не пытался дойти до своего клуба «Игроки», который находился за углом его дома на Грамерси-парк. Избегал издателей, печатавших его статьи и заказывавших материалы. Писать он не мог. Разрывался между ненавистью к виновникам трагедии и жгучей жалостью к себе.
Помощь пришла, откуда он совсем не ждал. Услышав дверной звонок, Питер крикнул, чтобы неизвестный вошел. Дверь он закрывал на одну защелку – не хотел мучиться и тащиться в переднюю, если приходила уборщица или управляющий домом. И на этот раз не поднялся с кресла. На пороге появилась женщина – Лиз Скофилд, та самая Элизабет, которую он когда-то любил. Элизабет Коннорс, жена доктора Тома Коннорса.
– Привет! – небрежно произнесла она.
Питер глядел на нее, не в силах поверить, что это она. Десять лет и трое детей почти не изменили ее внешность. Она слегка пополнела, стала женственнее. Но все тот же прямой взгляд серых глаз, те же сочные манящие губы. Как же сильно он ее любил в далекую пору юности.
Она обвела гостиную взглядом.
– Замечательно.
– Лиз, пожалуйста, я…
– Я прочитала о твоем несчастье в газете.
Она поставила сумку на стол в коридоре и сняла шляпку и пальто. Явно собиралась остаться, независимо от того, что бы он ей ни сказал.
– Поспрашивала о тебе и выяснила, что ты не принимаешь посетителей.
– И поэтому приехала?
– Я не «посетитель». Можно стрельнуть сигарету?
Он показал на пачку рядом со своим креслом. Когда Лиз приблизилась, легкий запах ее духов задел в нем давние струны. Перед самой его отправкой на войну они провели с Лиз неделю в маленькой гостинице неподалеку от канадской границы. Это он отказался вступить с ней в брак до отъезда в Корею – не хотел, чтобы Лиз оказалась связанной узами с обрубком без рук, без ног, если таков будет для него итог войны. Аромат духов он навсегда запомнил, как и ритуал прикуривания сигареты. Кончилось тем, что он почти обрубок, Лиз замужем за другим, но все равно пришла. И никакой неловкости в ее манерах. Его рука дрожала, когда он подносил ей зажигалку.
– Нельзя сдаваться! – Лиз изящно, как в молодости, отошла и уселась на ручку дивана.
– Я не хочу говорить об этом.
– Но это необходимо. Надо научиться с этим жить, вернуться к работе, снова стать Питером Стайлсом.
– Завела проповедь, – рассердился он.
– Кто проповедует? Ты лучше мне помоги, скажи, жалеешь себя?
– Любой бы на моем месте пожалел.
– Только не Питер Стайлс, которого я знала.
Он криво усмехнулся:
– Добро, тренер, начинай инструктаж перед боем.
– Бои меня не интересуют. Тебе надо приобрести ногу и начинать учиться с ней управляться. Я хочу, чтобы ты встретился с Томом.
– С Томом?
– Моим мужем и твоим другом. Ты же на него не держишь зла? Если тебе нужно кого-то треснуть по зубам за то, что случилось, врежь мне. Том практикует в больнице для ветеранов и знаком с такими проблемами, как у тебя. За пару месяцев поставит тебя на ноги, и будешь ходить, как другие.
– Зла я на него не держу, – ответил Питер. – Но по поводу своих болячек, – он сердито ударил ладонью по бедру, – встречаться не хочу.
– Он будет здесь минут через пятнадцать. Давай я заварю кофе. – Лиз глубоко затянулась.
Так началось возвращение к жизни. Доктор Коннорс приехал, и даже если чувствовал себя неловко за то, что десять лет назад увел у приятеля девушку, ничем этого не показал. Играл роль старинного друга и опытного профессионала. Попросил показать ногу. Питер не хотел, отнекивался. Потребовал, чтобы Лиз вышла, но она отказалась. В конце концов, немилосердно ругаясь, он сдался и продемонстрировал культю правой ноги.
– Отличная работа, в Беннингтоне постарались, – прокомментировал Том. – Тебе повезло. Даже с протезом полностью сохранятся функции колена.
Он назначил его на прием в своей клинике на следующее утро. Питер ответил «да», хотя идти не собирался. Но явилась Лиз, чтобы отвезти на своей машине. И так же вела себя в следующие три месяца. Не предупреждала о приходе, но всегда оказывалась рядом, когда он падал духом. Протез был готов через десять дней. Питер начал опробовать его дома под надзором Лиз. Вначале было больно. Он всячески увиливал, но она настаивала. Оставаясь один, он возвращался к костылям. Во время одного из визитов Лиз отлучился в спальню снять протез, а костыли оставил в гостиной и крикнул ей, чтобы она их принесла. Лиз не ответила. Питер поскакал на одной ноге к двери и обнаружил, что Элизабет ушла. И вместе с ней исчезли его костыли. Вместо них стояла тяжелая трость из сливового дерева с резинкой на нижнем конце.
Так началась его жизнь с искусственной ногой – сначала с палкой, потом без нее. Десять дней он не выходил из квартиры и виделся только с Лиз. Потом стал рисковать появляться затемно в Грамерси-парке и, если уставал, садился отдохнуть на одну из скамеек. К этому моменту он понял, что никто не обращает на него ни малейшего внимания.
Пришло время, и Питер осмелился сходить в одиночку в театр. Поход прошел без приключений. И у него возникло чувство, будто его выпустили из тюрьмы. Чтобы явиться в клуб «Игроки», потребовалось больше смелости. Гардеробщик, поздоровавшись, сказал, что рад его возвращению. Питер по винтовой лестнице спустился вниз в бар.
– Как обычно? – спросил бармен Эдди.