XX век как жизнь. Воспоминания - читать онлайн книгу. Автор: Александр Бовин cтр.№ 193

Cтраница 193

* * *

Одна из первых передач была посвящена религии, точнее, роли и месту православия в нашем обществе, в нашей жизни.

Кстати. Для оценки качества передачи начальство использует не только рейтинг (какой процент телезрителей смотрит эту передачу), но и статусность (каков статус людей, принимающих участие в передаче; чем статус выше, тем лучше). Мне такая зависимость кажется спорной. Чем выше статус, то есть служебное положение собеседника, тем больший процент банальностей содержится в его суждениях. Ни с министром иностранных дел России, ни с министром иностранных дел Германии невозможно, например, обсудить все аспекты проблемы Кенигсберга. Лучшее, что каждый из них может сделать, — это изложить позицию своей страны. Но эти позиции давно уже изложены и хорошо известны. Поэтому не стоит тратить драгоценное телевизионное время на министров. Я предпочитаю говорить на гораздо более низком уровне.

Относительно православия решили не беспокоить иерархов церкви. Поговорили с «рядовыми» священниками и просто с прихожанами. Разговоры велись на Рублевском шоссе, где сложился любопытный симбиоз новых русских, новой бюрократии и новых храмов.

Нас интересовало, какими путями люди идут к вере, к Богу или как минимум к тому, чтобы называть себя верующими. Мы получили четыре основных направления.

Действует «закон маятника». То, что раньше преследовалось, осуждалось, загонялось на обочину жизни, теперь превратилось в предмет повышенного, подчеркнутого внимания, стало, если угодно, модой. Крестик на груди — дополнительное свидетельство осуждения советского безбожного режима.

Толпящееся в храмах начальство («подсвечники») имеет свои резоны. В большинстве случаев это — элементарная демагогия, стремление завоевать популярность, а значит — и голоса. Не будем обманываться. «Подсвечники» всуе поминают имя Господа.

Для относительно узкой группы людей источником религиозности служит поиск истины, начала всех начал, поиск ответов на вечные вопросы — о жизни и смерти, о смысле человеческого существования, о причинах удивительной гармонии и красоты в окружающем нас мире.

Но большинство говорило нам о надежде и внутреннем покое, об утешении, которые дает вера, о неустроенности жизни, душевных и телесных страданиях, которые смягчает, ослабляет молитва.

К религии, вере, молитве ведет и страх перед смертью, перед таинством погружения в потусторонний мир, неискоренимое желание встретить там не пугающий абсолют пустоты, а нечто знакомое, близкое, человеческое…

Некоторые прихожане выражали недовольство господством консервативных настроений в РПЦ, ее отставанием от требований времени. Обычно упоминался непонятный язык богослужения, громоздкие, помпезные обряды.

Я не стал вдаваться во внутрицерковные дела. Но отметил активизацию церковных деятелей, выступающих против «новообновленческой ереси», против либерализма, модернизации, экуменизма.

Экуменизм — это движение, направленное на сближение христианских церквей. Но православные фундаменталисты ни с кем сближаться не хотят. Есть только одна истинная церковь — православная. Все остальные — католики, протестанты — суть ереси. С ними надо бороться, а не сотрудничать. И еще: надо ликвидировать отдел внешних церковных сношений как источник всяческой заразы. Такой вот «православный большевизм».

Помню настойчивый совет одной прихожанки соединить церковь с государством. Логика была простая: тогда государство сможет действовать именем Бога, а Бога боятся, что поможет навести порядок в обществе.

Меня эта логика не вдохновляла. Я предпочитаю старую схему: кесарю кесарево, Богу Богово. Кесарь обязан гарантировать свободу совести. Тот есть свободу выбора. Хочешь — верь, не хочешь — не верь. Те, кто не верит, обязаны не мешать, не препятствовать тем, кто верит, общаться с Богом. А те, кто верит, обязаны не навязывать свою веру тем, кто не верит. Мирное сосуществование, если угодно. Мирные, интеллигентные дискуссии, споры, сопоставление аргументов.

Прошедшие с тех пор годы показывают, что РПЦ настойчиво стремится вторгнуться на территорию кесаря. Исторически это понятно. В императорской России церковь всегда была смиренным орудием власти. Не случайно Достоевский заметил: «Церковь как бы в параличе, и это уже давно». В Советской России церковь давили и третировали. Наконец-то она может дышать полной грудью. И она дышит. И торопится компенсировать многовековой паралич расширением своего влияния по всем азимутам: от школы до армии. Меня это смущает, и я надеюсь, что со временем всему будет найдена мера.

В прошлом веке митрополит Московский Филарет сказал так: «Престолы возникают и падают, алтари же стояли и стоять будут». Да, алтари крепче престолов. Но еще древние заметили: «Человек есть мера всех вещей». Не престолы. Не алтари. А именно человек. Поэтому мне ближе другой тезис: «Алтари возникают и падают, человек же стоял и стоять будет».

* * *

Вся первая половина 1998 года прошла под знаком ожесточенных споров об «останках». Бурлила царская семья. Волновалась церковь. Воспрянули русские монархисты. Странные пассы делали обитатели Кремля.

11 июля я писал в «Известиях»: «На фоне громадных трудностей, в которые погружена Россия, на фоне обнищания десятков миллионов, в атмосфере всеобщей неуверенности и озлобления, вызванных тяготами повседневной жизни, когда тысячи и тысячи рабочих, учителей, врачей, офицеров месяцами не получают зарплату, начальственная суета вокруг „останков“, приторные разглагольствования о царях, императорах, монархах, облагодетельствовавших Россию, выглядят как театр абсурда, как действительное кощунство, издевательство над тревогами, бедами, страданиями народа». Так звучал своего рода камертон к телевизионной передаче, которая состоялась на следующий день.

Все говорят о примирении и покаянии. Я предложил телезрителям подумать: кого с кем надо мирить и кому надо каяться.

Дрались «красные» с «белыми». Ни тех ни других давно нет. А Зюганов не тянет на «красного», как «князь» Голицын на «белого». Только время рубцует раны прошлого, только в океане времени исчезает пугающий призрак гражданской войны. Если кого и надо примирять сейчас, так это власть и народ. Но «останки» никакого отношения к этому примирению не имеют.

А покаяние?

Революции суровы к монархам. Положил голову на плаху английский король Карл I. Были гильотинированы французский король Людовик XVI и королева Мария-Антуанетта. Их казнили по решению парламентов. Русский царь не был казнен. Царь был зверски, в упор, убит. Вместе с царицей и детьми, вместе с врачом и слугами. Это была варварская, изуверская акция. И покаяние имеет смысл.