– А того, что она по тебе соскучилась, ты не допускал? – Голос Елены звучал безразлично, хотя Дорошин, уже знакомый с ее характером, знал, что она ревнует. Бешено ревнует.
– Не могла она по мне соскучиться! Она вообще не испытывала ко мне никаких эмоций. В ее отношениях со мной с самого начала был только голый расчет. Я появился в галерее, потому что Мария Викентьевна пригласила меня на встречу. Ксюша подслушала нашу беседу и узнала, что вскрылась пропажа картин. Да, Мария Викентьевна знала только про один этюд Куинджи, но ее открытие неминуемо приводило к полной инвентаризации, а значит, и к установлению факта пропажи всех остальных полотен, которые она на протяжении года выносила потихоньку из галереи и переправляла в Москву, своему сообщнику, точнее, заказчику Раевскому. Именно поэтому она и решила меня завлечь, чтобы получать информацию о ходе расследования. Надо сказать, что я повелся, как полный осел, которого поманили сладкой морковкой.
Дорошин не мог не злиться на себя за это. Он с самого начала поставлял Ксюше все факты, которые узнавал сам. Именно от него она, к примеру, узнала о существовании секретной тетради Грамазина и испугалась, что ее тайна могла быть тоже вписана в нее. Дорошин тогда заметил ее испуг, но она сказала, что боится, что их роман станет достоянием гласности. На самом же деле она судорожно соображала, мог ли Борис Петрович знать о том, что она ворует картины, и если да, то угрожала ли ей пропавшая тетрадь.
– Чем больше я вспоминал наши встречи, тем острее понимал, что они были для Ксюши лишь прикрытием для чего-то более важного. Важного, разумеется, для нее. К примеру, именно она рассказала мне про странное поведение Калюжного, про твое родство с Куинджи, про то, что Алена Богданова вдруг внезапно разбогатела. Она нарочно подбрасывала мне факты, которые уводили меня в сторону, и это стало казаться мне подозрительным. Третьего января она не должна была приезжать ко мне, но приехала, пусть и ненадолго, сказав, что отправится к маме и бабушке, повезет новогодние подарки. Тем самым она обеспечивала себе алиби, а чуть позже добилась, чтобы именно я предложил ей сдвинуть время своего визита в родной поселок, подговорив маму и бабушку соврать. Мне она сказала, что боится, что прознают про нашу с ней связь, на самом деле от меня она поехала в вашу деревню, где назначила встречу шантажировавшему ее Газаеву.
– Но как она объяснила ему, почему встречается с ним в моем доме?
– Я думаю, что он этого не знал. Скорее всего, Ксюша объяснила ему, что им нужно поговорить вдалеке от чужих ушей и глаз и что уединенный домик в глуши для этого подходит как нельзя более. Она должна была привезти деньги, он – тетрадь и папку с грамазинскими документами. Ксюша убедилась, что он привез то, что ей нужно, а затем убила его, чтобы быть уверенной в том, что он никогда ее не выдаст. Ну и чтобы не расставаться с деньгами, разумеется.
– И как она его убила?
– Отравила. На улице было холодно, она предложила выпить чаю из термоса, который привезла с собой. В чае был клофелин. Огромная доза, от которой Газаев практически сразу потерял сознание, а затем умер. Она подбросила работы Куинджи, чтобы снова навести на тебя подозрение.
Дорошин представил, как молодая очаровательная женщина с фиалковыми глазами терпеливо сидит в холодном доме, дожидаясь, пока умрет человек, которому только что дала смертельную дозу лекарства, и вздрогнул. Какой безжалостной нужно было быть, чтобы спокойно дожидаться смерти того, с кем несколько лет работала бок о бок?!
– А потом?
– Потом она вышла из дома, так же незаметно, как и вошла. Риск был, конечно, но ваши соседи не имели привычки без дела заглядывать к вам на участок, да еще в такой мороз. Заперла дверь ключами, которые сделала, ненадолго вытащив у тебя связку, добралась до своей машины, оставленной в укромном месте, и поехала к маме с бабушкой. Им она призналась, что у нее любовная связь со мной, что она провела у меня полдня и что, если их кто-то спросит, они должны будут подтвердить, что к ним она приехала еще утром.
– И они согласились?
– Поохали, что дочка и внучка изменяет мужу, посокрушались, что она может попасться и разрушить свою жизнь, но, естественно, согласились. Кроме Ксюши у них никого нет. Именно тот факт, что она въехала в родной поселок не утром и даже не около обеда, сразу после того, как она покинула меня, а только в пять часов вечера, и подтвердила первая камера наблюдения. А вторая зафиксировала машину Ксюши на повороте в сторону вашей деревни. Туда она ехала в начале первого, а обратно – около четырех. Она провела в вашем доме больше трех часов. Именно столько времени ей понадобилось, чтобы провернуть все свои дела и убедиться, что Ильдар Газаев больше не предоставляет для нее угрозы.
– Господи, неужели ей денег не хватало? – Елена зябко повела плечами и обхватила себя руками, чтобы согреться. – У нее же все было. Все, о чем мечтала наша дурочка Алена.
– У каждого свои мечты, – спокойно сказал Дорошин. – Ксюша тяготилась своим хамоватым мужем. Она мечтала стать свободной, жить в Италии, где всегда тепло, купить там домик у моря и обрести независимость. Именно эта причина и толкнула ее на преступление. Как и говорил Эдик Киреев, Раевский выходил на сотрудников провинциальных музеев, среди которых искал сообщников. Он составлял психологические портреты, он по первому образованию психолог, как выяснилось. Повезло ему лишь в четырех музеях. В том числе в нашем он не прогадал, поставив на Ксюшу. Услышав о возможности продать дорогостоящие полотна, она и сформировала свой план. Целый год она потихоньку выносила картины и отвозила их в Москву, говоря мужу, что едет в Третьяковскую галерею или на встречи искусствоведов. Раевский реализовывал полотна и отдавал ей ее часть денег.
– Она их в чулок, что ли, прятала? – с любопытством спросил Федор Иванович. – Если я правильно понимаю, там должно было немало накопиться.
– Ксюшина доля составила пять миллионов долларов. Конечно, Раевский не собирался платить ей так много, но гражданка Стеклова оказалась той еще щучкой. Понимая, что Раевский теперь от нее никуда не денется, она навязала ему свои условия игры, по которым доходы от реализованных картин они делили пополам. Ксюша очень любила бывать в Праге, и муж регулярно оплачивал ей такие поездки, ублажал любимую женушку. После поступления очередного транша от Раевского, Ксюша летала в Прагу и клала деньги на открытый там счет. Помнишь, я тебе рассказывал, что только чешские банки дают отличные проценты по вкладам. Меня еще царапнуло что-то в том нашем разговоре, но я никак не мог понять, что именно.
– Ты связал наш разговор с Ксюшиной поездкой в Чехию?
– Да. Она положила на счет очередную порцию денег. И заодно заключила договор с маклером, который должен был снять ей квартиру в Италии. В марте Ксения собиралась уехать туда, подать на развод и, уже будучи свободной женщиной, купить дом у моря, чтобы жить на проценты с оставшихся денег. Ей бы хватило.
– А дети? Она что, собиралась бросить детей?
– Честно говоря, не знаю. Думаю, что Стекольщик, скорее всего, согласился бы платить алименты на детей. Или, может, Ксения действительно оставила бы их на его попечение. Равно как и маму с бабушкой. На самом деле мне это не важно. Важно, что Раевский во всем признался, и установлено местонахождение оставшихся картин. И Левитан, и Рерих, и Маковский, и Коровин с Кончаловским тоже вернутся на свое законное место – в запасники музея. Хочется верить, что при новом директоре, которым вот-вот будет назначена некая Елена Николаевна, там будет больше порядка, чем при Морозовой.