Тиэль: изгнанная и невыносимая - читать онлайн книгу. Автор: Юлия Фирсанова cтр.№ 44

— Думаю, задавать надо два вопроса. Один прямой: «Что ты знаешь о пропаже драгоценностей-реликвий?» и второй: «Что ты хотел скрыть от барона?» Если на соучастнике есть магическая клятва, которую он не может обойти, второй вопрос это выявит, — поделилась своими соображениями Тиэль. — У жаровни буду сидеть я. Никто из вас не сможет точно и быстро отмерить необходимое количество порошка. И еще, если понадобиться припугнуть тех, кого не возьмет в полной мере снадобье, — в редчайших случаях такое случается, — я попрошу помощи у друзей. Думаю, небольшое представление с участием призрака Проклятого Графа и большого паука развяжет язык любому.

— Хм, — снова дернул себя за бакенбарды гоблигном и метнул взгляд на юного хозяина. Тот поддержал идею эльфийки серией энергичных, даже восторженных кивков. Неужели уже успел познакомиться с экзотическими друзьями эльфийки?

После того как все было обговорено, Тиэль с удобством разместили за ширмой в кресле рядом с жаровенкой, Кинтер удалился в кабинет, где уселся прямо за стенкой у смотрового окошка, Нартар встал рядом с дверями, изображая скучающего усердного служаку. Орк и вампир, проверенные первыми и посвященные в затею, запустили процесс.

Со всего дома по-тихому, одного за другим, отлавливали слуг и приглашали зайти в кабинет к барону. Сопровождали как бы между делом, но так, чтоб пресечь возможное бегство. Еще несколько проверенных дымком стражников, из тех, в ком Нартар и так был уверен, как в самом себе, взялись за охрану периметра особняка. Попытка смыться тоже могла трактоваться в качестве признания.

Первые «гости» приемной ничего о краже не знали и скрывали от барона сущие мелочи. Один из лакеев нашел за тяжеленным шкафом давно утерянную серебряную ложку из сервиза и утянул домой. Второй повадился вытирать бокалы полотенцем для рук вместо полагающегося для стекла. Еще один слуга, повар, плюнул в салат юному Кинтеру и его обожаемой Злитаэль, когда эта капризница забраковала и раскритиковала первые поданные блюда. Мелкие грешки никого сильно не заинтересовали, пусть плевальщику рассерженный барон самолично и подбил глаз, но не уволил. Уж больно вкусно готовил, зараза!

Адрис, поначалу сновавший по приемной и комментировавший все нечаянные откровения самым ехидным образом, быстро заскучал и задремал бы, коль был бы способен на сон. Но духу приходилось слушать чужие исповеди.

Расспрошенные проводились через кабинет и размещались в просторной зале для отдыха. После первого десятка почти невинных слуг беседы стали более интересны. Человек — живая статуя, воплощающая порядок, — дворецкий Брисмис — откровенно испугался, стоило лишь старику осознать, что он не в состоянии контролировать уровень собственной сдержанности и словоохотливости. Поскольку первым вопросом его непричастность к краже была установлена, Нартар очень заинтересовался состоянием дворецкого и задал вопрос о причинах стариковского ужаса.

— Не хотел, чтоб узнал лейдас, что убийца ему служит, — покаялся Брисмис.

— Это ты чего, до того, как дворецким стать, на службе у кого из Взирающих отирался? — изумился Нартар.

— Боги с тобой, лейдас! — возмутился пожилой мужчина. — Семь лет назад вора я канделябром близ покоев лейдин баронессы на лестнице убил. Думал, что оглушу, а силы со страху не рассчитал. Упал воришка и Илту душу отдал. Я тогда испугался, а поутру его нашли, решили, что сам он головушку свою о ступеньки расшиб.

— Так-так! — чуть ли не всхрапнул боевым жеребцом да не забил копытами гоблигном. — Семь лет, апартаменты лейдин Сольмерин, рядом с малой лестницей… Вот за кого лейдин должна в клепсидру Великой Матери плеснуть водицы и Илтовым спутникам-теням монет сыпануть! Не вора ты пришиб, Брисмис! Душегуба известного, до женского тела охочего, что тайком по знатным домам шастал и следы кровавые оставлял, ты канделябром приголубил в ту ночь! Стражи его знали, да изловить все не могли. И мы проморгали, через подвал скотина влезть ухитрился, а ты одолел!

— Все от бессонницы случилось, нечего мне подвигов приписывать, — забормотал старикан, пришибленный известием о героизме собственного поступка. Бормотал, а сам будто распрямлялся, не спиной — душой. Видно, тяготила его мысль о нечаянном убийстве пусть и негодного человечишки. Но раз дело так повернулось: не вора упокоил, а госпожу защитил, то и совесть перестала терзать дворецкого.

— Вот именно что подвиг! Лейдин Сольмерин спас, честь и жизнь защитил, тебе своим поступком гордиться впору было, а не таиться! Мы-то тогда решили, спутники-тени душегуба покарали, сам оступился на лестнице, а теперь знаем, чью руку Илт направлял, — крякнул Нартар, явно зауважавший отважного старикана. Кинтер тоже вмешался: пообещал дворецкому награду, не за убийство, ясное дело, за такое пусть стража платит, а за преданность роду Фрогианов и спасение матери. А Тиэль мысленно отметила, что недаром дворецкий пах полынью и лавандой, убивающими мелкую гнусь, а выглядел куском гранита, обернутым в дубленую кожу.

Горничная Шантинь к воровству тоже никакого отношения не имела, зато имела что сказать лейдасу барону. Так и выпалила, встав посреди приемной, сжимая аккуратные пальчики в кулачки и встряхивая симпатичными локонами цвета спелого каштана:

— Не следует верить лейдасу барону этой мымре Златиэль! Обманет она непременно нашего милого господина! Она ж, фифа крашеная, такая же эльфийка, как я! Небось, если что пропало, она и сперла!

— Почему крашеная? — подала голос из-за ширмы Тиэль, довольная тем, как слова горничной подтверждают ее предположения касательно происхождения «эльфийки».

— Потому что переделывала ей растрепавшуюся прическу к балу, так корни волос у нее черные! Не бывает эльфов с черными волосами, даже полукровок не бывает! Глаза-то любые могут случиться, а волосы всегда-превсегда светлые! — гордо поделилась сведениями Шантинь.

— И чего раньше-то не сказала? — крякнул Нартар.

— Да кто ж мне поверил бы? Сказали б, очернить хозяйскую избранницу захотела, и выставили бы из особняка! К тому ж не дело это — прислуге о господах сплетничать. Вот и молчала, — с достоинством ответила девушка и запоздало прикрыла болтливый рог ладошкой, ушки с кисточками прижались к голове, а выпученные зеленые глазки и виновато-шкодливое выражение мордахи оборотницы были неописуемо колоритны. Открывая перед горничной кабинет барона, страж трясся от беззвучного хохота.

Мыслями Кинтера эльфийка не интересовалась. Захочет узнать правду о возлюбленной — узнает, не пожелает — молотком не забьешь. Влюбленные упорны в достижении своих целей и чаще всего наиболее упорны именно в заблуждениях. Тиэль никому открывать глаза не собиралась. После собственных злоключений эльфийка считала зрение весьма специфическим органом чувств. Кто не желает — не видит, хоть сто раз лицом в очевидное ткни, кто жаждет узреть — узрит и там, где ничего нет вовсе. Тот же Диндалион, владыка Дивнолесья, вдруг решил, будто ее официальная улыбка — знак не вежливости, а расположения или даже нечто большего. И комом покатились неприятности.

Будучи распахнутыми кем-то другим, а не собственно обладателем зрения, глаза могут все равно остаться слепыми или, уж если раскрылись, принести заодно с нужной картинкой реальности ненависть к указующему. Учить чему-либо того, кто знаний не желает, — занятие, редко являющееся благодарным, учить жизни — занятие, неблагодарное по определению. Тиэль предпочитала оставить юному барону простор для личных ошибок, без которых невозможно взросление, и сосредоточиться на действиях, за которые ей обещали плату, — поисках соучастника кражи. Злитаэль к похищению регалий никакого явного отношения иметь не могла. Принципиальный вор никогда не взял бы заказ у чужой Фрогианам девицы, будь она хоть сто раз потенциальной невестой и неэльфийкой. В храме ритуала обручения не было — значит, на реликвии роток не разевай!