Грудь девушки разрывалась от горючей смеси эмоций.
– Ты женился бы на Софи? Это мерзко…
Он приложил палец к ее губам.
– Нет. Я никогда не женился бы на твоей сестре, если бы у нас был роман.
Роман. Это слово прозвучало как пощечина. Конечно, на роль его жены она не годится.
Она была уверена, что сядет в левый джип. Но линия рта Аркима стала мягче, чувственнее, его рука скользнула по ее шее. И Сильви внезапно утратила способность мыслить.
– Если мы не сделаем этого… не исследуем взаимные желания… Это сожжет нас изнутри, как кислота. Если ты достаточно сильна, чтобы отречься от этого, тогда вперед. Я не стану тебя догонять, Сильви. И мы никогда больше не встретимся.
Ей хотелось рассмеяться ему в лицо. Какая самонадеянность! Она не хочет снова его увидеть. Ей нужно бежать со всех ног и благодарить Бога, что избавилась от него… Но было что-то в его голосе… что-то похожее на мольбу.
Арким опустил руку и отошел. Сильви едва не шагнула за ним. Она словно замерла на краю обрыва перед очень долгим и опасным прыжком в неизвестное. Его слова искушали: «Мне хочется лучше узнать тебя».
Она ощутила внутренний трепет. Мысль о поездке с ним ужасала ее. Но мысль об отъезде домой, о возвращении к нормальной жизни, где нет Акрима… была еще хуже.
Интуиция всегда помогала девушке в трудных ситуациях. И сейчас интуиция повела ее к правому джипу.
Арким не выразил удовлетворения победой. Он просто открыл перед ней дверцу, а сам сел с другой стороны. Появились слуги и перенесли багаж. Как только сумки были уложены, Арким тронулся с места. Они покинули замок.
Сильви пыталась пробудить в себе чувство стыда из-за столь быстрой капитуляции, но у нее не получалось. Она испытывала лишь приятное волнение и предвкушала запретное удовольствие.
Вокруг них была пустыня. Пейзаж должен был бы наскучить, но нет. Арким удивительно легко ориентировался в дорогах, которые были едва заметны в песках.
В машине царила тишина. Наконец Сильви не выдержала.
– Халима сказала мне, что ты никогда никого не привозил в замок.
Арким сжал руль так, что побелели костяшки пальцев.
– Верно. Никого.
Она разозлилась на себя за то, что это ее беспокоит, и язвительно добавила:
– Мне следовало догадаться, что ты постараешься скрыть эту… ситуацию от недреманного ока прессы. Тебе меньше всего на свете хочется, чтобы твое имя связали с такой, как я.
Арким взглянул на нее, и она с удивлением увидела на его лице легкую улыбку.
– Ну, наши имена и так связали, когда ты ворвалась в церковь и заявила, что я провел с тобой ночь.
Сильви покраснела. Она совершенно забыла об этом. Испугавшись, что речь снова зайдет о причинах ее поступка, она сменила тему:
– А оазис тоже принадлежит тебе?
Арким посмотрел на нее и снова уставился на дорогу. Но этого короткого мгновения хватило, чтобы Сильви почувствовала, как ее кожа запылала под его оценивающим взглядом.
– Да, эти земли принадлежат мне. Однако там останавливаются кочевники и туристы, и я не возражаю против этого, как другие.
В голосе Аркима можно было безошибочно различить нотки гордости.
– Как ты связан с Аль-Омаром? – с любопытством спросила Сильви.
Он сжал челюсти.
– Отсюда родом моя мать. Она выросла в Бхарани, ее отец был советником султана до прихода к власти Садыка.
– Ты общаешься с родственниками?
– По их мнению, моя мать опозорила семью. Они никогда не стремились к сближению со мной.
Сильви тихо произнесла:
– Наверное, ей было одиноко.
Жестоко и глупо бросать женщину в беде. Но она решила, что вряд ли Арким захочет продолжать разговор об этом.
Девушка выглянула в окно.
– А здесь красиво… Это резко отличается от всего, что мне довелось видеть.
Он с иронией поинтересовался:
– Не скучаешь по магазинам? Клубам? По шумной городской жизни?
– Мне нравится жить в Париже, но я ненавижу шопинг. А еще я почти каждый день работаю допоздна, поэтому, когда выдается свободный вечер, последнее, чего мне хочется, – это пойти в клуб.
– Расскажи что-нибудь о себе, – предложил Арким. – Например, почему в семнадцать лет ты оказалась в Париже?
Сильви мысленно проклинала себя. Не этого она добивалась, меняя тему разговора. Однако, взглянув на Аркима, она заметила в его лице перемены. Казалось, он готов был с ней помириться. По крайней мере, прилагал усилия для этого.
«Это потому, что он хочет переспать с тобой». Сильви проигнорировала внутренний голос.
– Я уехала из дома в семнадцать лет, потому что из меня не вышла бы прилежная студентка. Я мечтала танцевать.
Она намеренно избегала подробностей.
– Разве ты не могла танцевать в Великобритании? Почему Париж? Там было больше перспектив?
Голос Аркима звучал скорее заинтересованно, чем осуждающе. Сильви вспомнила те волнующие дни. Ее руки сами собой сжались в кулаки.
Внезапно он накрыл ее руку своей и хмуро взглянул на нее.
– В чем дело?
Сильви удивил его жест. Почувствовав тепло Аркима, она призналась:
– Нельзя сказать, что это было легко.
Арким положил руку на руль, поскольку дорога стала неровной.
– Продолжай.
Сильви смотрела вперед, сжимая кулаки. Она никогда ни с кем об этом не говорила. И, поняв, что собирается рассказать все Аркиму, она почувствовала, что запуталась.
– Все очень просто. Мы с мачехой не сошлись характерами. А отец… Наши отношения были натянутыми. Я взбунтовалась против них обоих. Кэтрин, моя мачеха, собиралась отправить меня в пансион, в Швейцарию, и тем самым избавиться от строптивой падчерицы. Но я уехала в Париж, чтобы найти старые контакты матери. Я всегда мечтала танцевать и в детстве брала уроки. Когда появилась Кэтрин, она заявила, что танцы – неподходящее занятие. Она ненавидела все, что напоминало о моей маме.
– Так ты уехала в Париж и начала выступать в шоу?
Сильви кивнула и откинулась на спинку сиденья.
– У меня в кармане было около ста фунтов, когда я разыскала Пьера. Моим домом стало кабаре. Конечно, нужно было на что-то жить. Он предоставил мне возможность посещать уроки танцев, но при условии, что в свободное время я буду заниматься уборкой.
– Ты не брала деньги у отца?
– Я не взяла у отца ни пенни с тех пор, как уехала из дома. И я горжусь тем, что, пусть немного, но зарабатываю сама.
Арким успокоился. Теперь ему многое стало ясно. Причем все было совсем не так, как он предполагал. Он считал Сильви избалованным ребенком, вздорным и капризным. Он был уверен, что она стремится опозорить свою семью просто потому, что ей так хочется. А оказалось, что в родном доме для нее не было места.