Тициан. Любовь небесная - земная - читать онлайн книгу. Автор: Елена Селестин cтр.№ 12

– П-поч-чему игра! Я же объяснял! Моя работа может весь мир положить к вашим ногам, скоро! – возмутился Камилло. – Я объяснил вам! Про власть над миром! В символическом смысле, конечно, в виде знаний обо всем, но не только в символическом. В пласте плотной реальности произойдет синхронизация событий, это наверняка! Не понимаете меня, что ли? Совсем не слушаете, когда я говорю?!

– Мессир Камилло, – сердито поежилась королева. – Власть над этим миром сами знаете кто дает, лукавый. Хватит, достаточно я настрадалась от этого.

– Вот вы сейчас говорите как простая, простите меня, самая обычная женщина! При чем здесь вульгарные суеверия? Я соединяю знания древних халдеев и греков, десять лет потратил на изучение знаний из Иерусалимской библиотеки, и вот чудесное соединение моего гения, знаний эллинов и мудрецов Востока дает мне невероятные, невиданные возможности. Вернее, может дать, если вы дадите столь небольшие средства.

– Но ведь никто не может проверить, пока вы не построите! – не сдавалась Катерина.

– Поэтому и н-нужны деньги! Чт-тобы посттттт… – простонал Камилло, он не мог выговорить ни слова. – Тьфу! – Архитектор выплюнул в ладонь горсть косточек черешни, громко кашлянув.

– Вы все время говорите одно и то же, а сами толком не объяснили, за что нужно выложить целое состояние? Жду от вас подробного рассказа. Возможно, часть денег я найду. Повторяю: возможно! И часть! Завтра приедет Пьетро Бембо, Альдо Мануций тоже хотел навестить меня. Приедут дамы! Я буду занята с гостями. Поэтому ваш рассказ должен быть или вечером, или завтра утром, пока я расположена вас слушать. Вы с Дзордзи после приезда моих гостей можете работать в Верхнем замке, где вам не помешают. Только сами придумайте объяснение для остальных, чем вы там занимаетесь, – добавила Катерина сухо. – А то я знаю Бембо: игры с утра до вечера, и к тому же дамы непременно будут требовать внимания Дзордзи, захотят посмотреть, над чем он работает. Да, Альдо Мануций обещал привезти экземпляр «Полифила», и я бы хотела получить его мнение о ваших идеях, ведь эта книга, по моему разумению, тоже была их источником.

– Ни в коем случае! Идея Театра совершенно иная! Она уникальна! – завопил Камилло пронзительно, вдруг перестав заикаться. – Ваше величество, умоляю, до тех пор пока идея Театра не получит определенные очертания, не надо ни с кем советоваться. Понимаете, если мы будем обсуждать его с профанами, то зародыш не сможет развиваться… он слабый еще. Вернее, он, конечно, полон мощной вселенской силы, но говорить о нем посторонним пока нельзя! Ни в коем случае!

Катерина Венета с сомнением покачала головой и затрясла колокольчиком, давая понять, что желает прекратить разговор.

Спустя полчаса Джорджоне и Камилло прогуливались по саду замка. С плодовых деревьев цветы уже успели осыпаться, но воздух по-прежнему благоухал, трава была очень свежей, и множество кустов розы сентифолии как раз зацветали.

– Надо написать вид вот отсюда, – сказал Джорджоне. – И река… хочу создавать картины, в которых бы природа, архитектура и персонажи гармонировали, чтобы чувствовалось, именно небо и горы, – настоящий храм Господа. Я ведь родился совсем недалеко, до моего Кастельфранко можно дойти пешком.

Камилло ворчал:

– Если королеве жалко денег, зачем мы вообще открылись ей, Дзордзи? Ты уверял, что она единственная персона, которая подходит для идеи Театра? Но ты слышал, она сказала – «часть денег»?! Что это такое, я же не богач, не как какой-нибудь там Пьетро Бембо! Где мы возьмем остальное? Вон Альдо Мануций сумел получить где-то деньги на «Полифила», вот и сделал его как хотел, прославился! А меня она выставляет попрошайкой. Даст часть денег! Я не могу выстроить только часть Театра – это все равно что довольствоваться частью небесного свода! Давайте вырежем к-кусочек нннннннеба! – пропел Камилло детским голоском, размахивая руками словно тряпичная кукла на ярмарочном представлении.

– Да не кипятись ты, Джулио, все будет хорошо, – отмахнулся художник, блаженно растянувшись на лужайке.

– Но если она мне не верит? Мы теряем время, мне все равно кого именно мы сделаем самым могущественным правителем мира! Кто угодно может нас озолотить, хоть римский папа, например. Но мы доверились Катерине, а она жмется и торгуется, как на рынке, – наступал на друга Камилло.

– Никто просто так не даст такие деньги.

– Почему «просто так»? Ты мне тоже не веришь, Дзордзи?

– Я знаю тебя давно, и мне кажется, что даже то, что ты уже смог мне дать, сделало меня другим, – серьезно объяснил Джорджоне. – Увидишь мою новую картину. Еще мне интересно связать символы с музыкальной гармонией. Идей бесконечное множество, и во многом мне это открывается благодаря тебе, мой друг.

– Вот! Ей это и скажи! – круглый, словно громадный шар, кудрявый, с длинными волосами, напоминающими львиную гриву, Камилло стоял посреди лужайки, обсаженной цветущими кустами роз, и тряс рукой, указывая в сторону Нижнего замка.

– Если бы королева не доверяла нам, то не пригласила бы тебя работать в Азоло, – повторил Джорджоне. – Я ее хорошо знаю. Так что успокойся и подумай, какой доклад ты ей сможешь сделать вечером или завтра утром. И прошу, не надо ей говорить out omnia out nihil ^[2] – ради меня, ладно?

– Меня интересует, как подготовлена бывшая конюшня, где нам предстоит работать. И еще – образцы дерева! – Камилло трусцой, неожиданно проворной для тучного человека, побежал во внутренний двор Верхнего замка.

* * *

Лоренцо успел сделать набросок на доске для картины «Успение Богоматери» и загрунтовал под эту работу большой холст. Тридцать пять дукатов, которые Екатерина Венета обещала за заказ, были для него огромной суммой. Но кроме этой радости в тихом Азоло Лоренцо чувствовал, что может создать не только картину для церкви Санта-Мария Ассунта, но и другие, необычные. Да, только теперь, решившись уйти от мастера, он рождается как художник!

Накануне Джорджоне принес в мастерскую готовую работу, которая потрясла Лоренцо. На картине в мягком приветливом пейзаже были изображены три человека: старик, мужчина среднего возраста и юноша. Джорджоне объяснил, что хотел изобразить ученых, которые олицетворяли бы разные течения философии: старик – древнегреческую мысль, зрелый человек – арабскую науку, а юноша – это современник, который осваивает и новые, и древние знания.

– Глядя на старца, – сказал Джорджоне, – я думаю о Платоне или об Аристотеле, эти древние ближе всех нам по духу, а мужчина средних лет – это, предположим, Авиценна или Ибн Рушди, о которых часто рассуждает Камилло. Юноша, разумеется, – это наше время, все мы, кому предстоит вобрать древние знания и набраться мужества, чтобы наконец войти в темноту таинственной пещеры.

– Молодой похож на тебя. Ты специально дал свой портрет?

– Разве? Может, что-то и есть, но я даже не думал об этом, – Джорджоне подошел ближе, вглядываясь. – А вот эта пещера… знаешь о пещере Платона?