– Бежим! – рявкнула я, и рванула к стоянке, за мной следом, рыча, нёсся волк.
Едва не влетев в костёр, я кинулась к сумке и принялась судорожно искать то, что могло нас спасти. Сухари, склянки, связки зубных палочек, спицы, клубок, Лида совсем с ума сбрендила, амулеты, тряпки… где же?! Наконец, ледяные пальцы нащупали то, что искали, я сорвала тряпку, вытащила клинок. Крепко сжав нож Богдана, я вскочила на ноги, обернулась.
Они стояли на краю леса в десяти шагах от нас. Так вот почему упырь был такой живенький… Там стояли души неупокоенных, души тех, кого напустил на нас Алый. Но, как? Когда? Я ругнулась. Сразу надо было прибить упыря, а не ждать ночи, но без тела мы бы не справились. У Вейрова учителя было время на пакости. И знания. Теперь расхлёбывай, что вряд ли. Убийцы, причём не такие, которые по пьяни топором, а те, кто свой страшный счёт ведут на тысячи, проклятые, нечто вроде той барыни, все, кто не может найти покоя после смерти, кого не может принять даже Жрица, вот для этих тварей мы с Вейром теперь и навсегда – лакомый кус. Можно сказать, Алый помазал нас кровью, а эти слепни будут кружить, пока не получат то, что хотят. Самое забавное, от них не спастись. Не прогнать, не изничтожить, их не берет ни Свет, ни Тьма. Они жрут души, вселяются в тела, и получаются те, кого зовут демонами в человеческом обличье. Уцелеть можно, если мы решим провести остаток жизни, замуровав себя заживо в пещере и изрисовав стены и вход охранными заклинаниями и рунами. И будем жить-поживать, пока смешение сил не приговорит нас… Магией с превеликим трудом можно изгнать одного, второго, но им на смену придут десятки, затем сотни. Сколько их, таких, болтается меж Навью и Правью… Всё и все против нас. Сражаясь с тварями, мы потеряем драгоценное время. Я горько усмехнулась. Провести время, сколько его ни осталось, наедине с … этим, дрожа от каждого шороха? Нет. Ни. За. Что.
Этот стоял рядом, целя в тварей из арбалета Богдана. Странно, но его присутствие меня успокаивало.
– Aggelius, вот значит, как… – тихо бросил он, поднимая оружие.
Болт, уютно устроившийся в ложе, блеснул синим. Аггелы, или как их там, засуетились, словно гномы, узревшие на базаре явление сборщика налогов, и отплыли на пару шагов назад. Красные глазки-фонарики злобно помаргивали. Могли бы, до смерти бы заморгали.
– Аггелы, – фыркнула я. – Назови червя «погонофор многощетинковый», и хоть сейчас в короли. Простите меня, черви! А этим чести много. Проще говоря, гады. У них много имён, но сущности это не меняет. Как ни обзови, эта хрень схарчит нас, и не подавится, – я не могла отвести глаз от тварей. – Почему они не нападают? Ты успел выставить круг?
Вейр махнул арбалетом в сторону Севера, который стоял рядом со мной, вздыбив шерсть и скаля клыки. Волчьи глаза полыхали синим огнём. На размахивание арбалетом гады ответили новым колыханием. Нервные какие.
– Чудная у тебя зверушка. Поделись, где таких берут?
– Подаю по пятницам, – буркнула я, положив руку на холку Северу.
Плечо, сила Вейра, зверь, готовый разорвать врага на куски, неудивительно, что чувствовала я себя вполне сносно, липкий, мерзкий страх исчез, и все бы замечательно, если бы не непрошенные гости и то, что в кустах я так и не сделала того, что собиралась. Ночь мне не продержаться, а хламиды, по всему видно, до утра будут украшать пейзаж. Чего им, ни в кусты, ни жрать не надо. То есть жрать надо, но дурная еда против.
Где-то рядом ухала сова, во всю мощь надрывались цикады, пищали комары, которым мы были не по зубам. Дул лёгкий, ночной ветерок, колыхались хламиды, алея глазками. Север тихо рычал. Я чувствовала, как напряжены его мышцы, мне передалась дрожь его мощного тела. Он вскинул голову и кратко, мощно взвыл.
Я вздрогнула, поперхнулась сова, затявкала лисица, где-то далеко на болотах откликнулась баньши, эхо её дикого, нечеловеческого вопля докатилось до нас и унеслось прочь. Каркай, ворона. Не про нас. Хламиды от клича Севера вспорхнули перепуганными стыдливыми девицами, которых застали за чтением неприличных книг, алые пятна глаз засветились ярче. Я охнула.
Из леса одна за другой выскальзывали серые тени. Ручеёк стал рекой, река – озером, обступившим догорающий костёр, у которого замерла наша троица. Сотни белых огоньков мерцали во тьме, как отражение звёзд.
Волки. Серая масса рекой лилась из лесу, казалось, ей не будет конца. Море залило нашу поляну, колыхнулось, надвинулось на черные фигуры, те шарахнулись назад. Серые тени шли по кругу, след в след, неразрывной живой цепью, расширяя круг. Волна за волной море плескало в тварей, заставляя их отступать, но они упрямо вились вокруг нас, словно привязанные.
Север запел.
У меня волосы на голове поднялись от корней. Волк пел, я слышала в этой песне приказ, напев, молитву, заговор, я слушала, не понимая смысла, но все своей шкурой чувствовала, что силы, которые отвечают на песнь, молчали кошмарно много веков. Древняя, забытая магия возрождалась на моих глазах. Песня леса, песня жизни звучала вновь, прогоняя нечисть, гнала прочь темных, чуждых Миру сущностей. Звезды засияли ярче, луна сменила бледно-жёлтый цвет на залитый кровью диск. Аггелы, издав дикий вой, от которого скрутило кишки, поднялись к кронам, чернеющим на темно-синем полотне неба, и растаяли, как сон.
Ноги подкосились, я рухнула на землю. Север расслабил мышцы, сел, лизнул мне лицо и коротко, победно рявкнул. Вот, значит, как. Вот зачем они поют…
Море волков плеснуло в последний раз и медленно схлынуло, растаяв в чёрной полосе леса. Я крепко обняла мощную пушистую шею, зарылась лицом в мех.
– Ну, что? Как расхлёбывать будем? Если бы не ты и твоя идиотская идея помогать всем страждущим, мы бы сейчас не оказались в дерьме, – процедил Вейр.
Я не поверила своим ушам. Подняв голову, глянула на колдуна. Вейр навис надо мной чёрной тенью, тень сверкала глазами и явно мечтала отправить меня туда, куда Макар не ходил.
– Ваше Свинское Высочество хочет сказать, что это моя вина?! Ты знал, на что способен твой недобитый наставник, и не предотвратил!
– Если бы не ты, мы бы не встретились, – он повысил голос.
– Если бы не ты, мы бы не встретились! – заорала я. – Тебя в Миргород не звали, Ваше сребролюбие!
– А тебя не звали к больной! – взбеленился он.
Я ответила. Ответил он. Наш разговор мне начинал нравиться.
Ругался он долго, самозабвенно, сломав пару толстенных ветвей и бросив в костёр. Мумия оживала на глазах. Я заслушалась. Когда мне надоело выступление местечкового хора, я обняла Севера за шею, прижалась, и шепнула на ухо:
– Спасибо, – и добавила, как можно тише:
– Север, я так хочу по-маленькому!
* * *
Остаток ночи прошёл ужасно. Северу друзья из лесу приволокли кучу ещё тёплых тушек, и он всю ночь хрустел костями рядом со мной, казалось, он решил, что, если не съесть угощение, оно оживёт и удерёт в лес. Он то и дело вскакивал, нёсся к своему роскошному столу под открытым небом и возвращался ко мне, плюхаясь рядом, не разбирая, где я, а где лежанка из еловых ветвей. Когда он приволок куропатку и захрустел костями прямо над моим ухом, я взорвалась и высказала на всю округу краткое мнение о волках-проглотах и их родственниках. Север лизнул мне лицо, обдав запахом свежей крови, и растянулся рядом, согревая меня сквозь ткань плаща и захрапел. Я вспомнила ёжиков и обречённо закрыла глаза, пытаясь заснуть. Мысли о смерти, аггелах и прочей ерунде улетучились, я просто хотела уснуть, и чтобы мне хотя бы во сне не являлись колдуны, их наставники и прочие гады. Вейр, выставив круг, почти всю ночь просидел у костра, раздумывая о чём-то своём, колдунском. Судя по нахмуренным бровям, раздумья не были радужными.