Револьвер для сержанта Пеппера - читать онлайн книгу. Автор: Алексей Парло cтр.№ 47

Вот Шурочка за столом в Михиной квартире, рядом с ним все члены «Клуба Одиноких Сердец», Тамарка, ещё какие-то девицы. Шура, слегка постаревший и сильно пьяный, говорит тост, все смеются, а Тамарка смотрит на него с явным неудовольствием.

Вот Шура, уже поседевший и погрузневший, в операционной, что-то резко говорит своим ассистентам, они же смотрят на него с обожанием.

Вот он лежит неподвижно в прихожей Мишкиной квартиры, глаза его невидяще смотрят в потолок, не щурясь от света электрической лампочки, и белая телефонная трубка качается вверх-вниз по стене на витом чёрном шнуре.

Вот они с Тамаркой лежат на белых простынях в красной от рекламных огней спальне, сжимая друг друга в объятиях, потом она вскакивает и бежит в соседнюю комнату, на ходу накидывая на себя халат, а он, Шура, приподнимается на локте и тревожно вслушивается. Но на лице у него написано счастье.

Вот он на Пикадилли, рядом с ним Тамарка, одетая во что-то неприлично шикарное, вокруг суетятся люди, чёрные застарелые лондонские такси спорят за место с двухэтажными автобусами, а на выгнутой по фасаду светящейся панели горят оранжевые буквы «UdarNicki!!! We have the Beatles again!!!». Они подходят к кинотеатру «Одеон», к Шуре кидается толпа девчонок, некоторые из них на ходу пытаются вцепиться Тамарке в волосы, он с трудом оттаскивает их, параллельно левой рукой вычерчивая какие-то каракули на подставленных блокнотах и дисках, ему на помощь спешат несколько полицейских, а из окна на втором этаже за всем этим с улыбкой наблюдают Алик и Миха. Пол виден в другом окне, и он не улыбается…

— Что это? — спросил Шура у Джорджа.

— Это всё — твоё будущее. Разные варианты.

— А почему звук выключен?

— Его нет, — объяснил Харрисон. — Ты же ещё ничего не сказал. И не спел.

— И не сыграл. — закончил за него Шура.

— Ты даже ещё не услышал то, что тебе нужно сыграть. И, скажу тебе честно, в свете надвигающихся событий, у тебя есть все шансы этого не услышать.

— Не нагнетай! — поморщился Шура. — Вернёмся к Пепперлэнду. Значит, есть пять измерений времени…

— Не упирайся ты в эти пять измерений! — можно было сказать, что Джордж произнес эту фразу очень эмоционально. — Это всего лишь техническая подробность. Она не очень-то и важна в данном контексте.

— А что важно?

— Важно то, о чем вы говорили с Ринго. Любовь и благодарность. Это — основа, базис! Апостол Павел писал: «Всегда молитесь, за всё благодарите», — Харрисон закрыл глаза.

— При чем здесь молитва? — не отставал Шура.

— А молиться без любви нельзя, — пожал плечами Джордж. — Любовь — это язык, на котором Бог с нами общается.

— Так мне что, Бога благодарить, за то, что в моей жизни Морфей Морфеич появился? Появился и нагадил!

— Да. Причём, за это — прежде всего. Зло не знало, что оно станет таким. Об этом говорится в Брахмаджалла сутте.

— Это с чего бы? — вскинулся Шура. — Меня всего лишили — и Тамарки, и друзей, и работы любимой, и жизни…

Внезапно Шура осекся. Он вдруг понял, что последние слова — это, вполне возможно, совсем не оборот речи.

— Да, Шура, и жизни… — тихо сказал Джордж. И после паузы добавил. — По крайней мере той, прошлой жизни. И это — благодаря Морфею.

Шура потрясенно молчал. А как бы вы вели себя на его месте?… Вот то-то и оно! Хорошенькое дело — живёшь, живёшь, копошишься там себе чего-то, и тут вдруг — хлоп! Ваши не пляшут! Ты, брат, покойник!

— Спокойно! — веско сказал Джордж Харрисон. Голос его перестал дрожать, в интонации звучала сила. — Без истерик. Ты в Пепперлэнде. А здесь существует временнáя вариативность.

— Что? — Шура с трудом отвлёкся от своих переживаний.

— Много вариантов развития событий.

— Какие могут быть варианты, если я уже труп? — чуть было не закричал Шура, но по привычке понизил голос.

— Для трупа ты слишком эмоционален. Так что прекращай кокетничать.

— А что же мне делать? — спросил Шура, изо всех сил стараясь выглядеть спокойным и унять дрожь в голосе.

— Вот это — мужской вопрос. Достойный, — Харрисон чуть улыбнулся. — Я точно не знаю, что тебе делать, но во всяком случае, уверен, что если здесь победит Морфей, ты обязательно станешь трупом. А вот если он проиграет — у тебя появится шанс. Так что иди и делай.

— Что?..

— Всё, чтобы он проиграл.

Сделав глоток кофе, Яр закрыл глаза. Он летел по тоннелю. Тоннелем была Вселенная. Тоннель жил звёздами, туманностями, галактиками и музыкой. Она пульсировала, недовольно ворчала и местами вскрикивала. В ней было нечто тревожное и одновременно умиротворенное. «Айвз!» — понял Яр и сразу же задал Неотвеченный Вопрос. Краем глаза он увидел, как гаснут фонари на Аллеях Центрального парка, но в деталях разглядеть тьму не успел. «Это ответ!» — дошло до Яра.

«Дальше!» — шепнула ему музыка, и он помчался ввысь и вширь по бороде великого страхового агента, прорисованной скоплениями космического газа, цепляясь за 1926 и 1940 фалдами концертного фрака, одолженного им у солиста Divine Comedy, закручиваясь риффами Prodigy и сольными штучками Фриппа, но не отвлекаясь на барокко с его унылой заданностью и мазохистскими самоограничениями. Пять сверкающих струн, неизвестно кем и когда натянутых, расчертили пространство, придавая ему пусть непонятную и непознаваемую, но упорядоченность.

Он летел сквозь, вдыхал, обходясь без выдохов, совокуплялся со звёздами, проникая в них мыслью и без сожаления оставляя их. Звёзды провожали его светлыми и чистыми слезами, ледяными искорками застывавшими на сиянии нотного стана.

Айвз догонял его, оборачиваясь Стравинским и прячась за поздним King Crimson и ранним сид-барретовским Pink Floyd, но Яр ускользал, рассыпаясь яркими восьмерками и котофеевскими лукавыми улыбками, рассеивался мириадами рифм и неожиданными разрешениями аккордов. Так они играли в эти вселенские салочки, и веселье пронизывало их до-мажорным аккордом длиною в жизнь, которая теперь у Яра была бесконечной. Об этом сообщил ему Чарльз на одном из плоских витков третьей степени странности.

Яр летел и летел, постепенно становясь словами «это — самая постоянная переменная», и плоский двухмерный постовой, напоминающий бесформенную амебу мышиного цвета тщетно махал фаллической зеброй, то ли пытаясь привлечь к себе внимание, то ли тщетно взывая к гражданской совести участника дорожного движения.

Тени прошлого постоянно кружились вокруг, но нисколько не волновали Яра, лишь одна точка, кроваво-красная, испещрённая какими-то золотистыми царапинками, мешала ему. Она болела и нарывала, как фурункул, наполненный светом и любовью, она не давала ему выйти за пределы скорости света, ведь он боялся, что тогда не сможет её разглядеть, она уйдёт, сольётся с остальной Вселенной, а её так много, как уж тут что-либо разглядеть!