Отель "Гонолулу" - читать онлайн книгу. Автор: Пол Теру cтр.№ 121

Общее движение. Мизинчик испуганно оглянулась, кандидаты на получение гражданства встревожились, словно кто-то нарушил ритуал. Я не вмешивался, обозлившись. Фокусы Бадди уже всех допекли. Закатив глаза, я тяжко вздохнул.

Ближайшие приятели Бадди заливались смехом. Как мне надоел этот специфический смех глупцов, все еще находивших проделки Бадди забавными, этот необузданный хохот мальчишек-переростков! Громкие заливистые переливы, нарочитые, раздражающие всех, кто не разделял этого веселья, кто полагал, что Бадди впадает в детство.

Мизинчик закусила губу, отвернулась от Бадди, обратилась лицом к звездно-полосатому флагу и подняла руку, произнося последние слова «клятвы верности».

Бадди остался лежать среди складных металлических стульев, которые сбил в падении. Он слегка улыбался, словно торжествовал победу, пена выступила у него на губах, зеленоватая слюна потекла на щеку.

— Сделайте ему искусственное дыхание, — посоветовал кто-то.

— Этого-то он и добивается. Хватит его поощрять!

— Будет тебе, Бадди! Это уже не смешно.

Человек, который все время нарывается на неприятности, лезет из шкуры вон, добиваясь всеобщего внимания, как бы заранее подготавливает нас к своей смерти, и, когда наступает его время, неизбежная развязка вызывает не столько боль, сколько ярость. Когда приходит смерть, просто злишься и во всем винишь этого сукина сына — доигрался, садист! Так я думал, но я был не прав: я не был готов, все обернулось гораздо хуже, чем я мог себе вообразить. Я горько оплакивал Бадди с той самой минуты, как его не стало. Мне его недоставало в том числе и потому, что его место заняла всем чужая, непонятная, алчная вдова — Мизинчик.

Много лет назад Бадди сам сочинил себе некролог — чистейшей воды вымысел. После его смерти некролог был дословно воспроизведен в «Адвертайзере»: «Со стороны он казался клоуном, дураком, неумехой, но в глубине души был очень серьезен, часто обливался невидимыми слезами. Он гордился своим умением починить любую сломанную вещь, а более всего гордился умением излечить разбитое сердце…»

Мизинчик руководила похоронами, превратившимися в пародию на ту бессмысленную драму, которую мы уже репетировали в прошлый раз, когда Бадди устроил свой знаменитый розыгрыш — «пропал в море». Була произнес надгробное слово: «Он быть настоящий человек. Он всегда поддерживать. Он любить поболтать. Он хорошо общаться. Он уметь разыгрывать. Он сметать барьеры. Он так богатый».

Услышав последние слова, Пи-Ви заплакал, сотрясаясь всем телом, закрыл руками лицо и горестно прошептал:

— Бадди идет танцевать.

В качестве друга Бадди и управляющего его отеля я тоже должен был сказать несколько слов. Рыдания Пи-Ви многих смутили, поэтому я попытался взять более легкий тон.

— Кто такой Бадди? — так начал я. — Тот человек в бейсбольной кепке, который усаживается в кинотеатре прямо перед тобой и загораживает экран. Тот, кто хохочет громче всех при виде несчастного случая, кто останавливается, чтобы поглазеть на аварию. Это он проливал спиртное себе на штаны и орал: «Я к порядку не приучен!» Это он гнал во всю мочь тележку с товарами по супермаркету и гудел: «Би-би!» Он создавал очередь, изводя регистратора в аэропорту, звонил по мобильному телефону, поднимаясь на лифте, и вопил во всю глотку, всегда требовал двойную порцию взбитых сливок, четыре куска сахара в кофе и еще кусок сыра. Он вступал в спор с людьми, раздающими на улице листовки, он первым покупал новомодные примочки и тут же их ломал. Терпеть не мог любую власть, никогда не участвовал в выборах и притом считал себя хорошим американцем. Он всегда, сознательно или бессознательно, разыгрывал из себя персонаж ненаписанного романа…

Повисло неприятное молчание. Моя ода Бадди не понравилась, ее сочли неуважительной, а ведь именно этим Бадди особенно наслаждался — нарушением иерархии, веселым поношением.

Я неуклюже добавил, надеясь все-таки угодить опечаленным близким:

— Бадди всегда останавливался, чтобы подбросить голосующего, легко давал в долг, подбирал сирот и бродяг, одним из которых является ваш покорный слуга.

Прах Бадди развеяли в море рядом с его прибрежной виллой. В тот же день Мизинчик выгнала из дома всех прежних обитателей, ибо в тот самый момент, когда она стала гражданкой Америки, как вдова Бадди, она сделалась и его единственной наследницей. Несколько месяцев назад, когда Бадди переехал в хозяйский люкс, спасаясь от своей раздираемой ссорами семьи, он в приступе гнева вычеркнул детей из завещания, оставив все Мизинчику. Этот прискорбный документ даже Джиммерсон не в силах был отменить. Бадди собирался исправить дело, но умер, не успев избавиться от Мизинчика и составить новое завещание. Вдова получила его миллионы, отель «Гонолулу» и дом на северном берегу. Она заграбастала все.

Мизинчик получила даже меня — по крайней мере, так она решила. На следующий день после смерти Бадди она вселила дядю Тони вместе с Иви, Бингом и тетей Мариэль в дом на северном берегу, а сама взялась руководить отелем «Гонолулу», то есть в первую очередь — мной.

— Убеите мюсол, — прокартавила она, щелкая тощими пальцами. «Мусор» — это были цветы, венки, гирлянды, букеты, развешанные в холле гостиницы в память Бадди.

Эти щелчки — что-то новенькое. Мне такой жест не понравился. Она повадилась стучать костяшками пальцев по моему столу, и это было еще хуже. В такие дни я чувствовал удовлетворение, только когда слышал, как она именует себя «миссис Хамса».

Новая хозяйка велела мне сменить замки в доме на северном берегу и выдать все ключи ей. Она открыла счет на свое имя, накупила нарядов и обуви и назначила Кеолу своим личным шофером. Водить машину было легче, чем исполнять обязанности привратника и садовника, так что отныне Кеола служил ей, а не мне.

— Она хотеть видеть все счета, — возвестил Кеола. Он выступал теперь от ее имени. Мизинчик наделила его частицей своей власти.

— Вижу, ты продвигаешься в жизни.

— Лезть наверх. Следующая ступенька — Ассоциация гостиничного бизнеса.

Мизинчик вызвала меня для обсуждения счетов и заставила дожидаться в коридоре под дверью люкса, потом приняла, восседая в кресле, точно императрица, и возвестила свой указ: не отдавать официантам чаевые, указанные в чеках.

— Будут проблемы, — возразил я.

— Я давать рождественская премия.

«Я давать», подумать только! Миновали всего сутки — и она присвоила себе отель и дом, дела Бадди и его деньги, все, что осталось от него. Не было и речи о «мы».

Разумеется, начались неприятности. Официанты были вне себя, Трей уволился, вслед за ним Уилнис и Фишлоу. Перед уходом Трей предложил мне:

— Когда задумаешь снова писать рассказы, я тебе миллион всяких историй расскажу — с той самой поры, как я баловался кислотой.