Вассерман с шумом втянул ртом воздух. Каждый раз, когда он навещал предков, мать заводила одну и ту же песню. Такое чувство, для нее свет клином на внуках сошелся. Будто мало ей целой оравы, что уже бегали по дому, благо младший брат и две сестры времени даром не теряли, стараясь на совесть. И ведь не объяснишь ей, что он хоть и выглядит на свои сорок пять, в душе молодой, не нагулялся еще. Да, молодой еще, и душой, и телом – для Урала, где средняя продолжительность жизни, в отличие от большинства менее развитых планет, давным-давно перевалила за сотню, это не возраст. Вот только родителям это не объяснишь, и кое-кто с упорством истинно еврейской матери вдохновенно терроризирует бедного сыночка. Чтоб, значит, плодился и размножался. А главное, эти разговоры идут не только, когда он приезжает, но и во время ответных родительских визитов, а также звонков любимому чаду. Хоть вообще на линкоре запирайся да на связь не выходи.
– Ма-ам, – безнадежно протянул он. – Ну хватит, а?
– А что хватит? Что? Вон, у Хаечки уже третий скоро будет, а ты?
– Ма-ам…
– Ну, сынок, не злись. Я тебе добра желаю, ты же знаешь.
– Знаю, – все так же безнадежно ответил Вассерман.
– Ну и ладненько, ну и молодец. Кстати, сегодня к нам на обед придет Циля Соломоновна. У нее, к слову, дочка – такая красавица…
Известный ученый, храбрый офицер и бессменный главный артиллерист линкора «Суворов» внутренне содрогнулся. Дочь, как известно, имеет свойство быть похожей на мать. Возможно, не сразу, но через несколько лет – точно. Циля Соломоновна же, сколько он себя помнил, формами всегда напоминала пережравшую стероидов грушу. И если дочка похожа на мать, то ой-ой! Судя по лицу отца, молчаливо сидевшего в углу и с печальным видом наблюдающего за происходящим, его догадки были недалеки от истины.
– Мама, тебе не кажется, что я уже в том возрасте, когда сам могу выбирать спутницу жизни?
– Конечно, сынок, конечно, но Роза такая красивая девушка…
– Ну, мама!
– А что мама? – ласковые нотки мигом исчезли из ее голоса. – Мама плохого не посоветует, она сыну добра желает. А сыну пятый десяток, и если его не поторопить, он еще лет двадцать о семье не задумается.
– Мама, не интересуют меня ни Роза, ни Мимоза, ни сама Циля Соломоновна…
– Сынок, если ты будешь так рассуждать, это кончится тем, что ты приведешь в дом русскую.
– Да хоть шведку с итальянкой на пару, что в этом плохого?
– Сынок, такой человек, как ты, должен жениться только на еврейской девушке, чтобы она о тебе заботилась и рожала тебе детей, а не хвостом вертела.
– Мама, я…
– А вот и Циля Соломоновна, – ласково пропела мать, направляясь к двери. Как она узнала о гостье, осталось для Вассермана загадкой – ни звонка, ни какого-либо другого сигнала он не услышал. Оставалось придать лицу максимально вежливое выражение и последовать за матерью, надеясь, что визит почтенной матроны не продлится слишком долго.
Предчувствия его не обманули. За те два года, что прошли с момента их последней встречи, Циля Соломоновна еще более заматерела и раздалась вширь, хотя это и было весьма затруднительно. Однако Циля Соломоновна очень старалась, прилагая к усердию талант и иные природные данные, так что объемы ее и впрямь увеличились. Особенно в бедрах и ниже, так что сейчас она напоминала Гаргантюа из классических иллюстраций, и получившееся великолепие не могла скрыть никакая одежда. Пожалуй, если эту трепещущую, как холодец, бочку целлюлита сбросить в море, то родится цунами. Ярослав Федорович, сам человек, мягко говоря, немаленький, на ее фоне попросту терялся.
Позади матери шествовала ее дочь. Молодая еще, лет двадцати пяти, и лишние килограммы на ее упакованной в дорогущее платье талии пока не очень бросались в глаза. Не очень – но все же бросались, во всяком случае, многоопытному Вассерману. Девочка, конечно, ничего, вид товарный, но с такой можно встретиться раз или два – а потом бежать, пока за шиворот не схватили да на плечо не забросили. Проклятие!
Вассерман, сохраняя на лице приятную улыбку, приложился к ручке Цили Соломоновны. Один лишь Великий Космос знает, чего ему это стоило – он был элементарно брезглив, а запах пота здесь и сейчас не перешибался никакими духами. К тому же он эту даму вообще не слишком жаловал. Помнил те времена, когда при встрече с ним и, кстати, с его матерью Циля Соломоновна лишь брезгливо поджимала губы. В те времена они были еще бедны, этот дом и прочие элементы достатка появились куда позже. Его, Ярослава, стараниями, кстати – ученых его класса в Конфедерации ценили и платили им неплохо. Вот тогда и изменилось отношение очень и очень многих. Родители предпочли это забыть, брат и сестры – тоже, но он, профессор Вассерман, все помнил. И совершенно не хотел сидеть сейчас за одним столом с ними, вести светскую беседу и, плетя словесные кружева, чувствовать себя сапером на минном поле. Одно неверное движение – и взрыв, или, в его случае, нежелательно близкое знакомство со склонной к полноте и засидевшейся в невестах дурой. И ведь никуда не денешься, придется терпеть, ибо недостойное, бросающее тень на семью поведение мать ему не простит.
Спас Вассермана звонок от Александрова. Безо всякого видеоряда, только голос, как всегда уверенный, но при этом чуть взволнованный.
– Ярослав, ты где?
– Я? В гостях.
– Опять какую-то красотку охмуряешь?
– Володь, послушай…
– Нет времени, – голос адмирала стал вдруг сухим и жестким. – Я все понимаю, личная жизнь – святое, но сейчас ты мне нужен. Так что мне плевать, на какой маркизе ты лежишь. Кончай ее окучивать, заправляй брюхо в трусы, и – пулей на линкор. Включай маячок, через полчаса тебя заберет катер с «Суворова». Время пошло.
Вассерман глубоко, скрывая радость, вздохнул:
– Дамы, простите, но мне придется вас оставить. Служба.
– Ярослав, но…
– Мам, ну извини меня, гада, только не получится остаться, никак не получится. Я ведь сейчас не профессор даже, а офицер, капитан третьего ранга. Долг зовет!
Полчаса спустя Ярослав Федорович Вассерман уже сидел в пассажирском салоне разъездного бота и тихонько посмеивался, вспоминая вытянувшиеся лица гостей. Ну и черт с ними, он еще и впрямь слишком молод, чтобы связывать себя узами брака.
На сорок километров южнее. То же время
Поместье рода Корфов выглядело неухоженным. Большой, когда-то выстроенный в английском стиле, а позже не раз перестроенный особняк из местного гранита, зеленовато-серого и очень прочного, сейчас целыми участками оброс вьюном, листья которого свешивались то подобно лопухам, то как непонятная плесень. Его надо было или окультуривать, или убирать, уж больно неряшливый вид был у дома, но последние лет пятьдесят никто этим не занимался.
То же самое произошло и с садом. Тот, кто его разбивал, постарался на совесть, удачно совместив растения, завезенные еще с Земли и некоторых других планет, и местные эндемики. Раньше это выглядело просто здорово, но сейчас парк одичал и зарос травой. Одни деревья давно погибли, превратившись в кое-как убранный, а то и вовсе брошенный как есть бурелом, другие разрослись до безобразия. Словом, черт-те что и сбоку бантик, хотя, конечно, в детстве играть там было одно удовольствие.