Струна - читать онлайн книгу. Автор: Илья Крупник cтр.№ 14

28/IX – 61 г.

Въезжаем в глинистые бугры. Желтоватые, голые, словно это горы. Точно едешь по чужой планете. И выйдут сейчас из-за бугров огромные пауки.

В машине очень разные люди, только познакомился, узнаёшь потом, постепенно.

Водителя Костю, балагура 50 лет, кличут «профессором». Лысоватый, седая щетина на щеках, улыбается, глаза голубые, сощуренные на морщинистом, непонятном шальном лице, не старом и не молодом. Он в длинных трусах, зеленой линялой майке, из-под которой седые кудри. На майке расстегнутый рваный ватник.

– «Профессор», – говорит ему «доктор», маленького роста, тоже лысоватый, такой кругленький, юркий (почему «доктор», непонятно: он геолог, но с изъяном – никак не может, оказывается, сдать госы. Поэтому, понимаю: «доктор геологических наук»). – Это там вон что, «профессор»? – говорит «доктор». – Дай консультацию, – и показывает на обрыв.

«Профессор» надевает соломенную шляпку, достает черные очки.

– Это акчелыг, – заключает он.

И все хохочут, и он с ними: нарочно, что ли, для смеха, исказил название.

А вот старший Юра – палеонтолог, в кожаной куртке, берете, громадных мотоциклетных очках, нос торчит из очков, не смеется, улыбается чуть-чуть неизвестно чему, явно не «акчелыгу».

Рядом заливается хохотом «Боб-магнитофонщик», но о нем потом.

29/IX – 61 г.

Пока ребята развлекаются, нам с Сашей, начальником отряда, приходится только вдвоем устанавливать палатки. А мой Юра-младший должен поставить тур на вершине холма. Тур – знак из камней для структурной съемки. Задача партии – составить структурную карту.

Поднимаемся на холм, на эту покатую желтоватую гору. Идем рядом, Юра идет быстро. Стараюсь виду не показывать, что и мне такая быстрота нипочем.

Пока сидел на песке и записывал отсчеты за геодезистом – круг правый 32 градуса, 26 минут, 05 секунд, круг левый… – ко мне подполз огромный черный жук на длинных паучьих ногах и с задранным хвостиком.

Я отпихнул его, а жук стал на передние ноги, головой вниз и поднял вверх хвост. Хвост торчал как миномет. Задней ногой он еще потрогал его – наверно, прочищал. И застыл с хвостом наизготовку.

Я сидел и записывал, и косился на жука. Он стоял всё так же на голове, хвостом вверх. Должно быть, он стреляет во врагов через хвост.

Наконец жук успокоился, опустил хвост и пополз. Я швырнул камень, жук опять стал на голову и долго еще так стоял, настороже.

30/IX – 61 г.

Опять едем в машине. Останавливаемся, опять и опять съемка. Вечерами не ставим больше палатки. Скоро в путь.

Вечер. Но еще светло. И я думаю: что за смысл сидеть вечерами в грязном кузове грузовика, читать «Город привычных лиц» рядом с «Бобом-магнитофонщиком» и «Доктором-неудачником», оба в ватниках, дующим в карты. Конечно, сидеть на диване приятней, но… Я опять вижу разное своими глазами. Кто это писал? «Мы родились на свет, чтобы мыслить». Да, верно, чтобы душа твоя вела тебя, тебя дальше, всё дальше…

30/IX–4/Х – 61 г.

У меня в записках многое пропущено. Идут пейзажи: то пустыня в кочках, а из кочек зеленые, фиолетовые, голубые торчат кусты. Кажется, издали они очень высокие, а вблизи совсем маленькие. А вот высоченные песчаные горы или синевато-серые такыры, твердые как асфальт. Очень разные пейзажи в пустыне Кара-Кум.

Но вот прорываются сценки. Путь на Кара-Шор, где песок серовато-белый, как пыль.

– «Я пришел – она стирает…» – подбадривает нас развеселой своей песенкой Костя-«профессор», потому что из Кара-Шора, из этой чертовой впадины, мы никак не могли выбраться. Да к тому же кончилась вода. Конечно, это как всегда бывает. А кругом маленькие озера с зеленой водой удивительной красоты. В воду наклонно уходят бугристые пласты соли. Вода – горько-соленая.

– Ничего, ребята! Держись! – кричит Костя, чтобы не унывали, когда застревает машина. Костя, самый развеселый, самый надежный наш шофер. «В войну, – говорил, – стукнуло 32, лучший до гроба возраст, ребята! Самый я был веселый парень на всю автороту, больше – на всю дивизию! И все называли меня Вася Теркин! И тут, где ребята ценят, тут мне снова 30!..»

6/Х – 61 г.

Но в записках нет, как уезжал в пески на велосипеде Юра-старший, палеонтолог. Что он искал?… Такой педантичный человек, и очень странная у него улыбка, о чем он постоянно думал? Кто-то сказал: он ушел от семьи, от жены.

Нет в записках и того, как Юра-младший устроил мне встречу 36-го дня рождения, 4 октября, как доставали в поселках припасы и спиртное.

(Юра – Юлий Яковлевич Большаков, профессор теперь в Тюмени, доктор наук, разработал новую теорию капиллярности нефтегазового накопления. До сих пор мой многолетний друг.)

Нет в записках (и это очень жаль) о человеке, который хочет начать жить сначала, неудовлетворенный, ищет большой цели, настоящего смысла в жизни. В записках только несколько слов.

Нет в записках и о том, как выгнали из партии «Боба-магнитофонщика», такого папиного сынка, которые в детстве таскали кошек за хвост и отрывали крылышки у мух. А теперь он вгонял в ишаков на стоянках гвозди и добивал маленьких птиц.

Нет и о том, как подстрелили джейрана. Надо было для еды.

Светло-рыжеватые джейраны бежали, задрав хвосты, и видна была белая шерстка сзади, и они еще подпрыгивали на бегу, такие симпатичные, как маленькие козы, но они ведь и были козочки.

А убивали скверно: один стоял на подножке грузовика с ружьем и ослеплял отставшего ярким светом запасной фары, ее укрепили на крыше грузовика.

Я вижу до сих пор печальные, прекрасные глаза убитого джейрана, это стройное, милое, доверчивое животное.

В общем, обо всем не расскажешь. Да и записи здесь идут не подряд, очень хаотично. Подробнее рассказано о нашей жизни в оазисе Тогалок.

Мы были в Тогалке в самом начале и в конце нашего пути.

7/Х – 61 г.

45 вековых тополей стоят в песках. Целая роща. Тополя, по преданью, посадил какой-то бай, и прежде тополя эти считали священными. Совсем рядом мертвое русло Узбоя. За ним горы Челенкыр поразительной красоты, тоже разноцветные и с полосами снега. А вдали две кибитки, возле них верблюды.

Хозяин одной из юрт пригласил нас в гости. Юрта была удивительной чистоты. Светила электрическая лампочка. Мы пили с хозяевами чал, верблюжье молоко, ели курму (шурпу?) – растопленное сало с луком и мясом, макая в миску лепешки. Нам прислуживала жена хозяина в очках.

Второй сосед по Тогалку – старый басмач, единоличник – развел тут своих верблюдов, овец и ишаков.

Да-а, хороша «культурная зона»… По ночам все эти ослы и верблюды приходят питаться в лагерь. Слава богу, хоть овцы не приходят.

Глухой ночью ослы гремят банками и кастрюлями, стучат в ящики, да еще стукаются головами о бензиновые бочки, и тогда всем кажется – уже утро и пора вставать.