Я перешел на другую сторону и стал следить. Они зашли в кабак, наскоро выпили по стакану и вышли, закусывая на ходу печенкой.
Один спросил:
— Ночевать где будешь?
— А в Вяземке, — ответил другой. — А ты?
— Я тут… С Лукерьей!
Они остановились у дома Вяземского, этой страшной в свое время трущобы, и распрощались.
Я тотчас вернулся в дом де Роберти и вошел прямо в квартиру Никитиной.
Она пила за некрашеным столом чай, со свистом втягивая его с блюдца.
Взглянув на меня, безучастно спросила:
— Чего, милый человек, надо?
Я невольно рассмеялся.
— Не узнала?
Она оставила блюдце и всплеснула руками.
— А вот те Христос, не признала! Ваше благородие! Вот обрядились-то! Диво!
— За делом к тебе, — сказал я. Она тотчас приняла степенный вид и, выглянув в сени, старательно закрыла дверь.,
— Что прикажете, ваше благородие?
— У тебя сейчас двое были, вещи продали, — сказал я. — Покажи их!
Она кивнула головой, беспрекословно подошла к сундуку и показала мне вещи.
Я аж задрожал, как ищейка, напавшая на след: это были довольно старый полушубок и извозчичий кафтан с жестяной бляхой! Чего лучше! Предчувствие меня не обмануло, я напал на след!
Но затем наступило разочарование.
— Пятерку дала, — равнодушно пояснила мне Никитина. — Али краденые?
— Другое-то разве несут к тебе? — сказал я. — Ну, вещи пока что пусть у тебя будут, только не продавай их. А теперь скажи, кто тебе их принес?
Она подняла голову и спокойно ответила:
— А пес их знает. Один через другого, мало ли их идет. Я и не спрашиваю!
— Может, раньше что приносили?
— Нет, эти в первый раз.
— А в лицо запомнила?
Она покачала головой.
— И в лицо не признаю. Один-то совсем прятался, в сенях стоял, а другой все рыло воротил. Только и видела, что рыжий. Да мне и в мысль не приходило разглядывать.
Я смущенно вздохнул.
— Ну, так пока что хоть вещи побереги!
И вот на это-то происшествие я и намекнул Келчевскому.
Несомненно, я напал на след, это ясно. Но вместе с тем у меня в руках не было еще никакого материала. Тем не менее я решил отыскать этих людей, стал их выслеживать, и седьмого января удалось арестовать молодцов, обвинив их в продаже тулупа и армяка.
Келчевский взялся их допросить.
Один из них, рыжий, здоровый парень с воровской наглой рожей, назвался государственным крестьянином Московской губернии Александром Петровым, а другой — мещанином Иваном Григорьевым.
Заявили они, что ходят без дела, ищут места, а что до Никитиной, то никакой такой не знают и никаких вещей ей продавать не носили. Уперлись на этом, и конец.
Мы их посадили, а я занялся проверкой паспортов. Они оказались в порядке.
Вызывали Никитину. Не знаю, боялась ли она в самом деле, только не признала ни того, ни другого.
Между тем уверенность, что это именно одни из «душителей», была во мне так крепка, что передалась и Келчевскому. Тот продолжал держать их в тюрьме.
Время шло. Я продолжал свои поиски, но безуспешно. Мои арестанты сидели, Келчевский безуспешно допрашивал их. А убийства с удушением продолжались.
Я уже начал падать духом, как вдруг опять случай пришел мне на помощь.
* * *
Однажды я присутствовал при допросе Келчевским старого рецидивиста Крюкина по делу о шайке грабителей, орудовавших в то же время в Петербурге. Надо сказать, что Келчевский знал свое дело блестяще, и именно ему я обязан своим умением добиваться признания. Несколькими словами он мог сбить с толку допрашиваемого и узнать правду. Так и в этот раз.
— Плохо твое дело. Я бы, пожалуй, помог тебе, если бы и ты нам помог, — сказал он Крюкину.
Лицо Крюкина оживилось надеждой.
— Чем, ваше благородие?
— Где, с кем сидишь?
— Нас много, восемь!
— А Иванов с тобой?
— Душитель-то?..
Я чуть не подпрыгнул, но Келчевский сохранял полное спокойствие. Он кивнул и сказал:
— Он самый! Узнай у него, скольких он удушил и с кем…
Крюкин покачал головой.
— Трудно, ваше благородие! Действительно, говорил, что душит и вещи продает, а больше ничего. Мы его даже спрашивали: как? А он выругался и говорит: «Я пошутил». Ребята сказывали, что знают его, ну а как и что подлинно, никто не знает.
— Ну, а ты узнай! — сказал ему Келчевский и отпустил.
— Значит, наша правда! — воскликнул я, едва грабителя увели.
Келчевский засмеялся.
— Наша! Я давно это чувствовал, да конца веревки в руках не было. А теперь все дознаем.
— Вызвать Иванова?
— Непременно!
Он тотчас написал приказ, чтобы к нему доставили из тюрьмы Иванова. Через полчаса перед нами стоял этот Иванов. Нагло улыбаясь, он отвесил нам поклон и остановился в выжидательной позе.
— Ну, здравствуй, — сказал ему ласково Келчевский. — Что, сидеть еще не надоело?
Этот допрос происходил второго апреля, и, значит, Иванов сидел без малого три месяца.
Иванов передернул плечами.
— Известно, не мед, — ответил он. — Ну, да я знаю, что господа начальники и смилостивятся когда-нибудь.
Келчевский покачал головой.
— Вряд ли! Суди сам, Петров говорит, что ты душил извозчиков, а я тебя вдруг отпущу!
— Петров?! Ах, он… — воскликнул Иванов.
— Что Петров, — продолжал Келчевский. — Ты сам говоришь то же…
— Я?
— Ты. Крюкину говорил, Зикамский и Ильин тоже слышали. Хочешь, позову их?
— Брешут они. Ничего я такого не говорил.
— Позвать?
— Зовите. Я им в глаза наплюю.
— А что от этого? Все равно сидеть будешь. Поймаем еще двух-трех — они не дураки. Все на тебя накляпят, благо, уже сидишь. Петров-то все рассказал…
Иванов стал горячиться.
— Что рассказал-то? Что?
— Сказал вот, что вещи продавали…
— Ну, продавали, а еще что?
— Что ты душил…
— А он? — закричал неистово Иванов.
— Про себя он ничего не говорил. Ты душил и грабил, а продавали оба, — спокойно ответил Келчевский.