Царство свободного ребенка - читать онлайн книгу. Автор: Елизавета Водовозова cтр.№ 48

Следует начинать с совершенно понятных сказок, где главную роль играют знакомые детям животные и в которых можно найти верное, поэтическое изображение природы, или где описываются простые, понятные детям семейные отношения. Сколько удовольствия и пользы приносят детям сказки, где в характерных чертах фигурируют: хитрая лиса, неуклюжий, тяжелый на подъем медведь со своей страшной силой, жадный волк, глупый баран с крепким лбом, козел, страшный только по наружности своей бородой и рогами, лукавый коток, серый лобок, прославленный задира-драчун петушок-золотой гребешок.

Недурны также сказки с нравственным элементом, например, «Морозко», в которой в симпатичных чертах поэтично нарисован образ доброй, кроткой, ласковой и глубоко несчастной девочки, а также сказка о «Правде и кривде», где два крестьянина спорят о том, как лучше жить – правдой или кривдой, и сказка «Горе», в которой богач заставляет работать у себя своего бедного брата и за тяжелый труд дает ему только ковригу хлеба, а также и множество других. Не менее полезны детям и такие сказки, в которых изображены явления природы, олицетворенные иногда в образе людей, – вспомним для примера хоть одну из них – «Ветер, град и гром».

Мне могут заметить, что награда, которую в сказке получает добродетель, и кара злу несовместимы со строгою правдою, которою прежде всего необходимо руководиться при воспитании, что если, наконец, сказка с подобною моралью произведет впечатление на ребенка, он будет стараться быть добрым из корысти. Конечно, лучше, если бы этого не было, но достоинство и значение хороших, вполне приноровленных сказок так могущественно, что с лихвою выкупает означенный недостаток; к тому же едва ли сказочная награда долго будет пленять даже маленького ребенка – она, в большинстве случаев, так призрачна и фантастична, что и он скоро начинает понимать, что она возможна лишь в сказке. В награду за добродетель получают ковры-самолеты, чудесных коней, летающих в облаках, могущественных жар-птиц, становятся королями и королевами. Между тем кротость, доброта, правдивость, терпенье, незлобность, трудолюбие и другие прекрасные черты характера обрисованы с такою симпатией и так поэтично, что навсегда запечатлеваются в сердце ребенка.

Знакомство с вышеназванными сказками не будет отчуждать ребенка от дальнейшего наблюдения над природой, а напротив поддержит любовь к ней; после естественно-исторической беседы сказочный вымысел только оживит предмет. Фантастической аллегории также нечего много бояться; это самая простая и самая доступная для ребенка форма, в которой можно провести идею о правде, милосердии, сострадании и любви к ближнему. Наконец, фантазию следует развивать уже потому, что она служит основанием творчества – без нее человек был бы лишь мелким исследователем явлений, неспособным возвыситься до идеи, понимать жизнь в ее общности и целости. Тут фантазия действует заодно с рассудком, и их правильное, гармоничное развитие составляет идеал воспитания[44].

Прежде чем давать примеры… рассказов, я скажу несколько слов о их значении. Воспитательницы могут вести беседы с детьми совсем не в такой форме, как они изложены у меня – иногда рассказы могут быть длиннее и даже менее элементарны, другой раз, смотря по детям, еще короче и проще. Мы стоим только за то, чтобы 5-летним детям воспитатели уже начинали мало-помалу давать коротенькие рассказы. Когда их передают живо, занимательно, бодрым и веселым голосом, когда при этом дают ребенку возможность высказывать свои соображения и мысли, в них развиваются наблюдательность, дар слова, воображение, вкус и, наконец, память.

Бабушка Аксинья – старая-престарая, совсем седая старушка. Никто никогда не видел ее без дела. Она подымается вместе с солнышком и тотчас же начинает хлопотать около своих птиц. Одних птиц она накормит и прогонит к озеру, другим заготовляет корм, и так проходит у нее целый день до позднего вечера.

Чуть принимается она сечкой рубить яйца, из-под лавки тотчас показываются птичьи головы, и началось шипенье гусыни, клохтанье курицы, цыканье цыплят, кряканье утят.

Старушка мелко нарубила яйца, рассыпала их на несколько досок, поставила корыто с водой и поманила утят и гусят. Гусыни и утки сейчас выскочили, а птенчиков Аксинья вынимала из корзин и опускала их на землю. Некоторые из них тотчас принялись клевать яйца, другие как-то вяло посматривали по сторонам. Слабого цыпленочка бабушка брала в руку, поправляла ему крылышки, осматривала ножки и с лаской, приговаривая разные добрые слова, поила его из своего рта. – Ну, теперь учись сам клевать, вот так… вот так… – и бабушка долбила палочкой по доске… После этого все птенчики начинали клевать.

Гуси-гусятки идут, бегут, крыльями машут, «га…га…га…» – кричат они, длинные шеи вытягивают, в стороны посматривают, нет ли врага. А уточки не любят торопиться, по сторонам не осматриваются, думают только, как бы брюшко набить; так плотно поели, что зобки у них стали совсем тугие. – «Кря…кря…» – покрякивает уточка и с ноги на ногу переваливается; вот она заковыляла и упала на грудь.

И утки, и гуси, как пришли к озеру, так и стали плавать, плескаться. Как странно они ныряют! Опустят головы в воду – это они себе корм отыскивают на дне, а поверх воды здесь и там только торчат утиные и гусиные хвостики.

Однажды в полдень летнего дня я пробиралась к избам. Везде было тихо: люди отдыхали после работы. Лишь только я дошла до небольшого лесочка, что был в нескольких шагах от изб, я услышала легкий шум. Я повернула голову и вот что увидела. Под ветвями большого дерева сидела девочка лет десяти, которая была окружена разными птицами. На ее плече ворковал и кружился голубь; цыпленок просовывал голову из-под одной руки; под фартуком копошилась еще какая-то птица; у ног, свернувшись клубком, лежала большая черная собака, а на соседней березе чирикал воробей. Ему тоже хотелось приласкаться к любимой девочке, да на ней нет места. В эту минуту она подняла руку на голубя: «У тебя есть с кем голубиться и ворковать»; тот вспорхнул и улетел. «Воробушек, миленький, родненький!..» – она протянула к нему руки. Но он все перелетал с ветки на ветку и чирикал. Наконец, сел девочке на голову, теребил ее волосы, перескакивал с плеча на плечо, долбил носиком ее сережки.

Уже с пяти лет самым любимым занятием Насти было кормить воробьев, голубей, кур, собак и других домашних птиц и животных и приручать их к себе. Вот почему они так крепко любили ее, но сама она более всех привязалась к воробью: она нашла его еще очень маленьким, почти голеньким, вероятно, в то время, когда он только что успел выпасть из своего гнезда. Настя воспитала его в старой избе, где она держала и других птиц. Воробей так привык к маленькой Насте и так ее любил, что она выпускала его вон из избы, и он каждый раз возвращался на ночь домой.

Котишко-мурлышко, серый лобишко, был большой лакомка: где что плохо лежит, у него брюхо болит. (Котишко-мурлышко – это про кота сказывают; мурлышко, потому что он мурлычет, особенно когда ему вздумается к кому приласкаться; серый лобишко – лоб его серой шубкой покрыт, ну, а величают его «котишко-мурлышко, серый лобишко», видно, затем, что сказывать будут про плутоватого кота, не даром же он такой лакомка: чуть что увидит вкусное – ему просто становится невтерпеж: брюхо болит.) Слизал он у старой бабы сметанку; била его баба, била, уши надирала, ногу поломала.