– В фильмах смертных нет никакого смысла. Если мы сделаем это, на нас могут наложить еще более сильное проклятие за то, что мы нарушили волю богов.
– Почему бы нам не рискнуть? Ради Мэддокса, ради свободы…
– Мэддоксу это не понравится, – напомнил Рейес, но теперь и в его голосе послышалась надежда. – Я думаю… Думаю, нам лучше оставить эту женщину у себя.
Эти слова польстили Эшлин, но она не отступилась. Она не хотела и не могла позволить Мэддоксу страдать каждую ночь, хотя ей известен способ, с помощью которого этого можно избежать. «Он уже заплатил за свои преступления, – думала она. – С лихвой. Око за око, – вспомнилось ей. – Он подарил мне покой, и я должна сделать для него то же самое».
– Иногда мы хотим не то, что нам на самом деле нужно, – произнес Люсьен.
Его голос осип, и в нем звучала тоска. «Интересно, – подумала Эшлин, – чего такого ненужного он жаждет?»
– Хорошо, – наконец согласился Рейес.
– Сегодня, – настояла Эшлин. – Это должно произойти сегодня. – Она не хотела заставлять Мэддокса страдать снова и боялась, что может передумать. – Только… позвольте мне провести с ним как можно больше времени, ладно?
Оба мужчины мрачно кивнули.
На протяжении всего остатка дня Мэддокс исполнял все капризы Эшлин. Она ела у него с руки, и они занимались любовью столько раз, что он сбился со счета. Он говорил о своих планах на совместное будущее, о том, как ее новая работа поможет воинам в поисках ларца Пандоры, если она того хочет. Как они поженятся и каждую минуту будут проводить вместе, конечно, если она того пожелает. Как они будут искать способ спасти Эшлин от старения, чтобы провести вместе целую вечность, если она захочет. Мэддокс вырежет для нее из дерева все, о чем она только попросит, а она будет зачитывать ему отрывки из любовных романов. Конечно, если пожелает именно этого.
Эшлин смеялась вместе с Мэддоксом, дразнила его, но во всем ее поведении сквозило тихое отчаяние, какая-то непонятная тоска, причину которой он не находил. Мэддокс не давил на нее. У них было время. Впервые он думал о времени как о своем союзнике. «Возможно, она не знает, что приручила меня, – решил он. – Приручила демона, и теперь мы оба существуем для того, чтобы доставлять ей удовольствие».
– Что-то не так, любимая? – спросил Мэддокс. – Расскажи мне, и я все исправлю.
– Почти полночь, – дрожа, ответила Эшлин.
«Теперь я все понял», – решил Мэддокс. Он наклонил голову, чтобы взглянуть ей в глаза. Они сидели на краю его постели, и он взял ее за руку. Нежные черты лица девушки озарял лунный свет, позволяя мужчине видеть, что оно выглядит обеспокоенным.
– Все будет хорошо, – пообещал он.
– Я знаю.
– Это почти не больно, клянусь, – уверил ее Мэддокс.
Эшлин тихо хихикнула и произнесла:
– Врешь.
Ее смех согрел его.
– Я хочу, чтобы эту ночь ты провела в другой комнате, – сказал мужчина.
Эшлин покачала головой, и Мэддокс ощутил, как кончики ее волос щекочут его руку.
– Я останусь с тобой, – возразила она.
Мэддокс, услышав в ее голосе решимость, обреченно вздохнул.
– Ладно, – согласился он, подумав, что не позволит себе как-то реагировать на удары, не издаст ни звука, не двинет ни одной мышцей, умрет с улыбкой на лице. – Мы будем…
Но договорить он не успел – в комнату вошли Люсьен и Рейес, еще более мрачные, чем обычно. Мэддокс удивился, увидев, в каком они настроении, но решил ничего у них не спрашивать в присутствии Эшлин. Он не хотел наваливать на нее еще больше проблем, ведь ей и так придется присутствовать при его убийстве.
Мэддокс быстро поцеловал Эшлин в губы. Она обхватила его голову, заставляя сделать поцелуй более глубоким. Ее движения были резкими, полными отчаяния. Мэддокс позволил себе задержаться еще на секунду. «Боже, – подумал он, – как я люблю эту женщину».
– Мы закончим с этим завтра, – пообещал он.
«Завтра… – пронеслось в его голове, – не могу дождаться».
Мэддокс лег на хлопковые простыни и придвинулся к изголовью кровати. Рейес сковал его запястья, а Люсьен – лодыжки.
– По крайней мере, отвернись, когда они начнут, – попросил он Эшлин.
Девушка грустно улыбнулась, присела рядом с ним и нежно, едва уловимо, провела рукой по его щеке.
– Ты ведь знаешь, что я люблю тебя, – произнесла она.
– Да, – ответил Мэддокс, понимая, что ничто за всю его долгую жизнь не доставляло ему такой радости, эта женщина оказалась настоящим чудом. – И ты знаешь, что я буду любить тебя вечно и даже дольше.
– Послушай, Мэддокс, – попросила Эшлин. – Не вини в этом никого, только меня, ладно? Ты уже достаточно страдал, даже больше, и я, женщина, которая тебя любит, просто обязана спасти тебя. Знай, что я делаю это по доброй воле, потому что ты для меня важнее собственной жизни. – Она снова поцеловала его, но на этот раз очень быстро, и встала с кровати, а затем повернулась к Люсьену и Рейесу и произнесла: – Я готова.
Мэддокс сдвинул брови от недоумения и ощутил, как в его душу закрадывается ужас.
– К чему готова? За что я должен тебя винить? – стал спрашивать он.
Рейес достал меч, и все присутствовавшие услышали, как просвистело лезвие. Ужас, который испытывал Мэддокс, все возрастал.
– Что происходит? Скажите мне. Немедленно, – потребовал он.
Но никто не произнес ни слова, а Рейес подошел к Эшлин.
Мэддокс напрягся, и цепи натянулись.
– Эшлин, – попросил он, – выйди из комнаты. Уходи из спальни и не возвращайся.
– Я готова, – снова прошептала она. – Может, нам лучше пойти в другую комнату?
– Эшлин! – зарычал Мэддокс.
– Нет, – возразил Люсьен. – Ты же хотела всепоглощающей жертвы, помнишь? Ему придется смотреть, чтобы он понял, на что ты пошла ради него.
Эшлин полными от слез глазами взглянула на Мэддокса.
– Я люблю тебя, – произнесла она.
В этот миг Мэддокс понял, что они задумали. Он начал рваться, сражаясь за свободу, выкрикивать ругательства, которые не посмел бы произнести даже Парис. При этом по его щекам катились слезы.
– Нет! – кричал он. – Не делайте этого. Пожалуйста! Не делайте. Ты нужна мне Эшлин. Рейес, Люсьен, пожалуйста. Пожалуйста!
Рейес замешкался и сглотнул. А затем он размахнулся и ударил Эшлин мечом в живот.
Мэддокс закричал и стал рваться так сильно, что металлические кандалы прорезали его мясо до кости. «Если он продолжит в том же духе, – подумал Люсьен, – то останется без кистей рук и стоп». Но Мэддоксу было все равно. Для него имел значение только один человек, и этот человек умирал у него на глазах.