Девушка надеялась, что, наблюдая за крепостью, Макинтош увидит, как она счастлива. Ей хотелось верить, что ее счастье окажется для него превыше работы.
– Возьми, – сказал Мэддокс, врываясь в ее размышления. Он положил таблетки ей на ладонь. – Если ей от них станет хуже, – добавил он, сурово глядя на Данику, – я за себя не отвечаю.
– Не пугай ее! – сказала Эшлин, мотнув головой. – Я уже принимала такие таблетки. Все будет в порядке.
– Она…
– Не сделала ничего плохого, – мягко перебила его Эшлин.
Она знала, что Мэддокс и пальцем ее не тронет. Мало того что этот суровый человек сотворил чудо, остановив голоса, теперь он окружает ее заботой и вниманием. Он не шарахнулся, когда ее рвало, как поступили бы многие. Он остался с ней, опекал ее, прижимал к себе, точно драгоценность.
Как бы хорошо Мэддокс ни относился к ней, Эшлин, однако, подозревала, что он способен на что угодно, когда речь идет о ком-то другом. Но она решила, что не даст ему в обиду Данику, которая тоже ей очень помогла.
– Эшлин, – сказал он со вздохом.
– Мэддокс, – отозвалась она.
Рука мужчины замерла у нее на животе. К счастью, он не отодвинулся. Эшлин знала, что могла бы нежиться в его объятиях всю жизнь. Ни с кем, даже с Макинтошем, она не чувствовала себя такой особенной.
Эшлин очень смутно помнила родителей. Но они совершенно точно никогда ее так не обнимали. На самом деле они были на седьмом небе от счастья, когда им удалось сбыть дочь с рук. Девочка безостановочно плакала, кричала, умоляла, чтобы голоса оставили ее в покое, а родители не могли ни спать, ни работать, ни отдыхать. Эшлин помнила тот день, когда узнала о решении родителей отдать ее в институт, хотя тогда она ничего не поняла. Она вошла в их спальню, и разговор родителей слово за словом развернулся в ее сознании:
«Я больше не могу о ней заботиться. С ней невозможно справиться. Я не могу есть, не могу спать, не могу думать», – в отчаянии говорила мать.
«Мы не можем вот так бросить ее, но черт! У меня тоже уже нет никаких сил. Она все время плачет», – ответил отец.
«Я хочу снова жить нормальной жизнью, понимаешь? Так, как мы жили, пока она не родилась, – сказала мать и немного помолчала. – Я покопалась в Интернете и нашла место, где ей помогут. Я… позвонила туда. Они хотят увидеть ее. Может быть… не знаю… может, они дадут ей то, чего не можем мы».
Родители отправили ее в институт, когда ей исполнилось пять лет. Там ее стали называть объектом исследования. Иглы, электроды и мониторы стали ее постоянными спутниками, не говоря уже о страхе, одиночестве и боли. Три года спустя ее мучители поняли, как использовать ее способности во благо института, и только тогда она снова стала Эшлин. Именно тогда в ее жизни появился Макинтош – молодой амбициозный парапсихолог, который быстро взбирался по карьерной лестнице благодаря уму, бьющей через край энергии и искренней любви к делу. Он сопровождал девочку, а впоследствии девушку во все места, куда вели ее голоса, стоял возле нее, когда она слушала, записывая все, что она произносит. Затем, изучив то, о чем она рассказывала, Макинтош сообщал ей результаты. Взять, например, тот раз, когда Эшлин услышала, что один вампир собирается выпить кровь у всех жителей города. Сотрудники института нашли его и помешали, между делом изучив. Когда происходило нечто подобное, она и вправду чувствовала себя особенной, одаренной, как персонажи, о которых Макинтош читал ей на ночь.
– Эшлин, – повторил Мэддокс. Их взгляды встретились, и его глаза полыхнули пламенем. – Произнеси мое имя еще раз.
– Мэддокс.
На долю секунды его глаза закрылись, а лицо озарилось счастьем, восторгом.
– Мне нравится, как оно звучит в твоих устах.
«Здорово, что его радуют такие простые вещи!» – подумала девушка. У нее по спине пробежал легкий холодок, кожа покрылась мурашками. Но уже в следующий миг лицо Мэддокса снова обрело обычное выражение. В его чертах не осталось и намека на удовольствие, словно он не доверял себе самому и собственным чувствам.
– Даника…
– Принесет мне воды, – закончила за него Эшлин. – Запить лекарство.
– Хорошо, – откликнулась Даника, подняла с пола пустой стакан и неверным шагом двинулась в ванную. Раздался звук льющейся воды. Затем Даника вернулась и протянула ей стакан.
Мэддокс перехватил и его тоже. Бросив подозрительный взгляд на Данику, он приподнял подбородок Эшлин и поднес стакан к ее губам. Девушка положила таблетки на язык, проглотила их и запила холодной освежающей жидкостью, которая приятно понесла их по ее пересохшему горлу.
– Спасибо, – поблагодарила она Мэддокса и Данику.
– Раз с этим покончено, я отведу девчонку обратно к Люсьену, – заявил Аэрон, и его жесткий голос неприятно резанул слух Эшлин.
– У девчонки есть имя! – заявила Даника.
– Интересно какое? Губастенькая? – проворчал воин.
Схватив девушку за плечо, он поволок ее к двери. «Очевидно, у этого дурно воспитанного персонажа нет ни малейших представлений, как надо обращаться с женщиной, – решила Эшлин. – Если я действительно собираюсь остаться здесь, то мне придется над этим поработать».
– Подождите! – крикнула она, но Аэрон не остановился. – С ней все будет в порядке?
После некоторой заминки Мэддокс ответил:
– Да.
– Хорошо, – отозвалась Эшлин. Ее голос разнесся по комнате, эхом отдаваясь от стен. Она осознала, что они с Мэддоксом остались одни. В следующее мгновение она ощутила ужасный вкус во рту. «Господи, я, должно быть, выгляжу как бродяга, а пахну и того хуже», – подумала девушка. Краска залила ее лицо до самых корней волос.
– Мне… нужно в ванную, – пролепетала она.
– Я помогу, – произнес Мэддокс.
Он подхватил ее, точно пушинку, и поднялся на ноги. Она обхватила его за шею, всем своим существом ощущая исходящие от него силу и тепло. Мужчина миновал порог и остановился в центре ванной. Подозревая, что он намерен остаться, девушка покачала головой и, силясь подавить головокружение, сказала:
– Я сама справлюсь.
– Ты можешь упасть.
Эшлин и правда могла упасть, но о том, чтобы позволить ему стоять и смотреть, и речи быть не могло.
– Я в порядке, – отрезала она.
На лице Мэддокса было написано сомнение, тем не менее он сказал:
– Позови, если я понадоблюсь. Я подожду за дверью.
С этими словами он бережно опустил девушку на пол. Когда он отнял руки, у нее едва не подкосились ноги. «Я не упаду! Я не упаду, черт возьми!» – приказывала себе она. Эшлин взялась за дверную ручку, чтобы чувствовать себя устойчивее. Восстановив наконец равновесие, она распахнула дверь:
– На выход, пожалуйста.