– Ты… нарочно?
– Конечно нет.
– Тогда как? – прошелестела она и снова застонала.
– Нечаянно, – ответил он. – Это вино не годится для людей.
Ничего не ответив на его слова, она вдруг резко поднялась на кровати, зажав рот рукой:
– Меня сейчас… вырвет.
Мэддокс вскочил с кровати, схватил пустую миску из-под фруктов и подставил ее девушке, которую, едва она успела свеситься с постели, тут же вывернуло наизнанку. Свободной рукой он придерживал ей волосы, чтобы они не запачкались.
«Интересно, рвота – это добрый знак или нет?» – спрашивал себя он.
Эшлин повалилась обратно на матрац, а в комнату вбежали Рейес и Парис. Оба воина выглядели растерянно.
– Что случилось? – выпалили они в один голос.
Сеть морщинок вокруг глаз Париса стала еще гуще. У Рейеса кровоточили руки, одна из которых заметно опухла. Обеими руками он сжимал по клинку, готовый ринуться в бой. Увидев распростертую на постели девушку, он растерялся еще больше.
– Помочь тебе ее прикончить? – спросил он.
– Нет! Вино… амброзия, которую добавляет туда Парис. Я дал ей его. – В голосе Мэддокса явственно звучали вина и отчаяние. – Спасите ее!
Хотя Парис держался ровно, было заметно, что его пошатывает.
– Я не знаю как.
– Но ты должен! Ты проводишь тучу времени среди людей! – крикнул Мэддокс, едва сдерживая рвущийся из груди рев. – Скажи, как помочь ей!
– Извини, но я не знаю, – повторил Парис и потер бровь тыльной стороной ладони. – Я никогда никого не угощал нашим вином.
– Иди к другим смертным и узнай, что нужно делать. А если они не знают, то пусть Люсьен перенесется в город и найдет врача, – заявил Мэддокс, ведь из всех воинов только Смерть мог перемещаться в пространстве силой мысли.
Рейес кивнул и резко повернулся.
Но Парис сказал:
– Извини, Мэддокс, но я на пределе. Мне нужен секс. Я услышал твой крик, когда уже был у входной двери, и прибежал. Мне как можно быстрее нужно в город, иначе…
– Я понимаю.
– Я зайду к вам, когда вернусь.
Нетвердой походкой Парис двинулся прочь и скрылся за углом.
– Мэддокс, – снова простонала Эшлин. Пот ручьями лился у нее по вискам. Кожа по-прежнему отливала синевой и казалась до того бледной и прозрачной, что сквозь нее проглядывали мельчайшие венки. – Расскажи мне… какую-нибудь историю. Что-нибудь… чтобы отвлечься… от боли.
Девушка снова закрыла глаза, и тени от ресниц легли ей на щеки.
– Тсс, красавица. Тебе вредно столько разговаривать.
Мужчина убежал в ванную, опорожнил и вымыл миску из-под фруктов и смочил одно из полотенец, захватив и то и другое с собой. Девушка лежала с закрытыми глазами, и он подумал, что, может быть, она уснула. На всякий случай поставив миску возле кровати, он склонился над Эшлин и стал вытирать ей лицо. Оказалось, что она не спит. Воин опустился на край постели, соображая, о чем бы рассказать.
– Почему твои друзья… закололи тебя?
Мэддокс никогда не говорил о своем проклятии даже с теми, кто страдал бок о бок с ним. «Тем более не стоит обсуждать его с Эшлин», – думал он. Однако никаким доводам рассудка было его не остановить. Видя, как она морщится от боли, он готов был пойти на что угодно, лишь бы отвлечь ее.
– Они закололи меня, потому что были должны. Как и я, они прокляты.
– Это… не объяснение.
– Еще какое объяснение.
Несколько минут прошли в молчании. Эшлин начала поскуливать, точно готовясь к очередному свиданию с миской. Мэддокс подумал, что она заболела из-за него и он должен позаботиться о ней, дать ей все, чего она заслуживает. Мужчина разомкнул уста, и из них мерной рекой полилась история его жизни:
– Слушай мою историю, красавица. Я бессмертный и живу на земле, кажется, с начала времен.
Пока он говорил, тело Эшлин заметно обмякло, мышцы расслабились.
– Бессмертный, – повторила она, будто пробуя это слово на вкус. – Я знала, что ты не просто человек.
– Я никогда не был просто человеком. Я воин, которого создали, чтобы охранять царя богов. Долгие годы я служил ему верой и правдой, помогал удерживать власть, защищал даже от его собственной семьи. Но он считал, что я недостаточно силен, чтобы охранять главную его ценность – ларец, сложенный из костей мертвой богини Угнетения. Нет, он приказал это женщине. Она была первоклассной воительницей, но моя гордость была уязвлена. – К его удовольствию, Эшлин лежала спокойно. – Желая доказать Зевсу, что он не прав, я помог украсть ларец и выпустил на волю заточенных там демонов. И в наказание царь богов вселил одного из них в меня.
Мэддокс протянул руку и нежно погладил живот девушки, надеясь, что от этого ей станет легче. Она тихонько вздохнула. Ему показалось, что с облегчением.
– Демон. Я так и думала.
Воин вспомнил, что тогда, на лестнице, она так и говорила. Он до сих пор не мог понять, почему она не пыталась скрыть свою осведомленность.
– Но ты хороший. Иногда бываешь, – добавила Эшлин. – Поэтому у тебя меняется лицо?
– Да, – ответил Мэддокс, а сам с удивлением подумал: «Она считает меня хорошим?»
Преисполненный удовольствием, он продолжил рассказ:
– Я хорошо помню то мгновение, когда в меня вселился дух. Было такое ощущение, что часть меня умерла, освобождая пространство для кого-то другого, в разы более сильного, чем я.
Тогда Мэддокс впервые в жизни понял, что такое смерть, еще не догадываясь, насколько много ему вскоре предстоит узнать о ней.
Эшлин издала еще один тихий вздох. Воин не был уверен, понимает ли она то, о чем он рассказывает. По крайней мере, она не плакала, не металась по кровати от боли.
– На какое-то время я утратил контроль над собой, своим сознанием и телом и во всем подчинялся демону, который толкал меня на… – «…зло всех видов и мастей», – закончил он про себя. Кровь и смерть, дым и пепел, картины полного запустения предстали его мысленному взору.
Эти воспоминания были невыносимы – он и помыслить не мог о том, чтобы тревожить ими воображение Эшлин. Потом демон ослабил хватку, и сознание Мэддокса прояснилось, словно свежий утренний ветерок пронесся у него в голове, увлекая с собой мрак и туман, но, увы, оставляя ненавистные воспоминания. Демон толкнул его на убийство Пандоры, которую он – злой дух – ненавидел больше всего, после чего жажда крови поутихла, Насилие отступил на задворки сознания Мэддокса, предоставляя ему самому расхлебывать последствия содеянного.
– О, боги, знай я, что все так выйдет, – сказал он со вздохом, – в жизни бы не приблизился к чертову ларцу.
– Ларец, – начала Эшлин, и слова ее немало удивили воина, – демоны… Я что-то такое слышала обо всем этом…