Я с трудом верил собственным глазам. Где были эти люди два
месяца назад? При жизни Лонти и ее детям не досталось и капельки той любви,
которую толпа с таким рвением источала сейчас.
Устремились к алтарю и гиены с лампами-вспышками.
Похороны превратились в чудовищный спектакль.
Наконец священнику удалось навести порядок. Под протяжный и
жалобный голос органа прошла последняя молитва. Народ двинулся мимо гробов.
Служба длилась полтора часа. Две тысячи долларов принесли
неплохой результат. Я мог им гордиться.
Из церкви темнокожая масса, запрудив проезжую часть, потекла
в сторону Капитолия. Началась демонстрация. В самой гуще шагал Мордехай.
“Сколько подобных шествий уже было!” – подумал я, когда толпа повернула за
угол. “И все-таки их должно быть больше”, – наверняка ответил бы Грин.
* * *
Став компаньоном “Дрейк энд Суини” в тридцать лет, Рудольф
Майерс по-прежнему удерживал этот рекорд. Если дела будут развиваться в
соответствии с его планами, то в один прекрасный день он станет старейшим среди
действующих компаньонов. Призванием и смыслом жизни Рудольфа являлось служение
Праву, это могла подтвердить каждая из трех его бывших жен. Иные дела у него
выходили из рук вон плохо; работе в фирме он отдавался без остатка.
* * *
Рудольф ждал меня в шесть вечера. Полли, как и другие
секретарши и большая часть помощников, отправилась домой. К половине шестого
суета в коридорах пошла на убыль.
Закрыв за собой дверь, я сел у стола Рудольфа.
– А мне казалось, ты болен.
– Я ухожу, Рудольф. – Слова прозвучали беспечно, но на душе
у меня кошки скребли.
Он отодвинул от себя толстенную конторскую книгу, аккуратно
вставил в колпачок дорогую ручку.
– Слушаю тебя.
– Я ухожу из фирмы. Мне предложили работу в адвокатской
конторе для бедных.
– Не валяй дурака, Майк.
– Я не валяю дурака. Я принял решение. Мне хочется уйти
отсюда, не создавая по возможности ни для кого проблем.
– Через три года ты станешь компаньоном.
– Я нашел кое-что получше.
В растерянности Рудольф выкатил глаза:
– Брось, Майк. Нельзя же терять голову из-за одного
неприятного случая.
– Я в своем уме, Рудольф. Просто ухожу в другую сферу.
– Единственный из девяти!
– Тем лучше для них. Я буду рад, если они почувствуют себя
счастливыми. Впрочем, судейские крысы – народец странный.
– Куда ты уходишь?
– В адвокатскую контору неподалеку от Логан-сёркл.
Она занимается правами бездомных.
– Правами бездомных?
– Да.
– Сколько тебе дали?
– О, целое состояние! Хочешь внести пожертвование?
– Ты рехнулся!
– Нет, всего лишь переживаю маленький кризис, Рудольф.
Тридцать два года – слишком юный возраст, чтобы действительно сойти с ума. Я же
рассчитываю обрести покой в самом ближайшем будущем.
– Возьми месяц. Поработай с бродягами, перебесись и
возвращайся. Ты уходишь в самое тяжелое для нас время.
Без движения лежат груды дел.
– Оставь, Рудольф. Когда знаешь, что под тобой растянута
страховочная сетка, к упражнениям на проволоке пропадает всякий интерес.
– Интерес? Ты согласился из интереса?
– Исключительно. Представляешь, как приятно трудиться, не
поглядывая ежеминутно на часы?
– А Клер?
Вопрос выдал всю глубину его отчаяния. С моей женой Рудольф
был едва знаком, да и совет по поводу семейного счастья мог дать кто угодно,
только не он.
– С ней все в порядке. Мне бы хотелось уйти в пятницу.
Рудольф, прикрыв глаза, медленно покачал головой:
– Я не верю.
– Мне искренне жаль, Рудольф.
Мы пожали друг другу руки и договорились встретиться утром
за завтраком, чтобы обсудить незаконченные дела.
Не желая, чтобы Полли узнала обо всем из вторых уст, я зашел
в кабинет и набрал ее номер. Она готовила ужин. Мой звонок испортил ей
настроение на неделю, пожаловалась она.
По дороге домой я задержался у тайского ресторанчика и
попросил сложить в пакет какой-нибудь еды. Войдя в квартиру, достал из
холодильника бутылку вина и накрыл стол.
За прожитые годы у нас вместо примитивного и утомительного
выяснения отношений выработалась привычка просто не замечать друг друга,
поэтому тактика поведения не требовала доводки.
* * *
Однако идея устроить засаду, изумить, сбить с толку Клер
остроумными выпадами пришлась мне по вкусу. Я подумал, что это будет достаточно
изящно и подло – в полном соответствии с атмосферой нашего втихаря умирающего
брака.
Если Клер и заподозрила подвох, то не подала виду. Было
почти десять вечера, она, как обычно, успела где-то перекусить; с бутылкой вина
мы прошли прямо в гостиную. Я разжег камин и погрузился в любимое кресло. Клер
тоже села.
Помолчав, я сказал:
– Нам нужно поговорить.
– О чем? – На ее лице не мелькнуло и тени тревоги.
– Я думаю уйти из фирмы.
– Вот как? – Клер сделала глоток вина. Ее выдержка поразила
меня. Либо она ожидала этих слов, либо показывала, что мои проблемы ее не
волнуют.
– Обратного пути нет.
– Почему?
– Я созрел для перемен. Надоел дух корпоративности, да и
сама работа потеряла значение. Хочется приносить пользу.
– Очень красиво. – Клер явно задумалась о деньгах, и мне
было любопытно, сколько ей потребуется времени, чтобы взять быка за рога. –
Достойно восхищения, Майкл.
– Я говорил тебе о Мордехае Грине. Он предложил мне работу в
своей конторе. Выхожу в понедельник.
– В понедельник?
– Да.
– Выходит, ты все решил?
– Да.