Заложники времени - читать онлайн книгу. Автор: Ян Мортимер cтр.№ 12

– Что? – с гримасой переспросил Уильям, по-прежнему опираясь на дерево. – Что ты сказал?

– Ничего, просто я…

Я опустил глаза и увидел сухие сучья на дороге и опавшие листья. Левой рукой я ощупал правую подмышку, потом правой – левую. И я ощутил острую боль. Я похолодел от ужаса, меня затошнило. Руки мои задрожали. Я вытер пот со лба и со слезами посмотрел на Уильяма.

Брата снова вырвало. Он сплюнул и уставился на меня.

– На что ты смотришь?

– Я делал то, что казалось мне правильным…

– Будь ты проклят, Джон! Ты убил меня. Ты и твое чертово благочестие! Я ни разу в жизни не ударил тебя, хотя твои нудные проповеди выводили меня из себя. А теперь ты убил меня…

– Мне так жаль…

Уильям утер лицо.

– Мне нет дела до того, что тебе жаль. Будь ты проклят, брат! Я ненавижу твою проклятую религию – в ней нет проку. Если Господь хочет заставить человека страдать, святость ему не защита. Богу нет дела до святости.

– Я тоже чувствую это… В себе…

– Что ты чувствуешь?

– Чуму.

Уильям выпрямился и глубоко вздохнул. Пот струился по его лицу и бороде. Он встряхнул головой.

– Что это за мир…

Он пошагал вперед.

– Мне отвратительна мысль о том, что я стану таким же трупом на дороге, какие мы видели. Меньше всего мне хочется, чтобы какой-нибудь мелкий торговец прошел здесь и причислил меня к безымянным мертвецам.

Я ничего не ответил. Мы были братьями, и наше молчание порой было более важным, чем разговор.

Я думал о Кэтрин. Я вспоминал, как впервые увидел ее на рыночной площади в Мортоне. Тогда она была еще девочкой. Ее отец, Роджер из Реймента, взял ее с собой. Она была на пять лет младше меня и кувыркалась на лужайке посреди площади. Заметив, что я смотрю на нее, она спросила: «А ты умеешь кувыркаться?» – и тут же перекувырнулась еще раз. «Мне нравится твой пояс», – сказала она, и я с гордостью посмотрел на оловянную пряжку: когда-то я нашел на дороге бляху паломника и соорудил из нее пряжку. В следующее воскресенье Кэтрин улыбнулась мне, выходя из церкви. У нее была удивительная улыбка – не улыбнуться ей в ответ было просто невозможно. И с того времени мы стали немного болтать каждую неделю – на рынке или после церкви. В том же году я уехал в Эксетер учиться резьбе. Мы виделись редко, только когда я возвращался домой. Когда мать Кэтрин умерла, отец решил оставить ее дома. Многие хотели жениться на ней, даже Уолтер Парлебен, сын Джона Парлебена, одного из самых богатых людей Мортона. Но Роджер всем отказывал. Шли годы. Я трудился на строительстве собора в Эксетере, а Кэтрин пришла в город со своим родичем. Он крикнул, чтобы я спустился. Я отложил резец и спустился по лесам. Кэтрин показалась мне очень встревоженной. Она рассказала, что отец ее умер и теперь дом и четыре акра земли принадлежат ей. Но бейлиф сказал, что ей нужно выйти замуж, и если она не выберет себе мужа сама, он сделает это за нее. «Джон, пожалуйста, – взмолилась Кэтрин, – я не хочу бросать свой дом, а у тебя дома нет. Почему бы тебе не поселиться у меня?» «Почему ты выбрала меня?» – поразился я. «Потому что с тобой я счастлива», – просто ответила Кэтрин. Через две недели мы поженились в церкви Мортона.

Я больше ее не увижу. Даже если она жива, я не пойду к ней, чтобы не заразить ее и детей. Лучше мне будет отправиться на кладбище и вырыть себе могилу – только так я смогу упокоиться в освященной земле.

Мы продолжали свой путь по холму Коссик. Уильям молчал. Он смотрел на камни на вершине, словно решив упокоиться под ними. Я думал о печеных яблоках с медом, которыми часто угощала нас мама. Я вспоминал спокойное лицо спящей Кэтрин, вспоминал, как учил сыновей стричь наших овец. Я вспоминал, как варил пиво для церкви и так напробовался, что начал петь. Я вспоминал, как в молодости мы плясали на площади летними вечерами под звуки скрипки и свирели. Я вспоминал ярмарки в Мортоне, когда вся площадь была заставлена прилавками, окрестные поля пестрели яркими шатрами купцов и торговцев, а из пивных доносились музыка и громкий смех.

Все эти воспоминания скоро уйдут в прошлое.

У Коссика мы сошли с дороги и побрели по еле заметной тропинке среди камней, дрока и вереска. Я тщетно пытался справиться с дурнотой. Меня вырвало на большой куст засохшего папоротника. Ноги у меня подкосились, я весь дрожал от холода и одновременно обливался потом. Без сил я опустился на большой камень. Во рту стоял кислый вкус рвоты. Я сплюнул и увидел в слюне кровь.

Уильяма била крупная дрожь. Он сел рядом со мной.

– Как долго это продлится?

– Может быть, быстро. А может быть, несколько дней. Несколько человек в Солсбери болели три-четыре дня. Один прожил целых шесть.

– Господи Иисусе… – Уильям закрыл лицо руками и замолчал. Потом он опустил руки и долго смотрел влево, на гряду холмов. – Помнишь Кристину из Люведона?

– Помню, – кивнул я. – У нее были длинные черные волосы и добрая улыбка. И бедра у нее были славные, как у коровки.

– Она была у меня первой. Муж ее ушел на охоту на пустошь. Она заметила меня на дороге и попросила ей помочь: ей было никак не справиться с упрямым бараном. Не говоря ни слова, она повела меня через лес подальше от Люведона, а потом неожиданно остановилась, обхватила мое лицо руками и поцеловала. Меня никто никогда так не целовал. Верой клянусь, я никогда этого не забуду. А потом она толкнула меня на землю и оседлала, задрав юбки до пояса. Честно говоря, она взяла меня увереннее, чем я трахал французских девок. Как ты думаешь, это считается грехом?

– Ведь были и другие, потом… Правда? – меня скрутил приступ боли.

– Больше, чем я могу сосчитать.

– Если ты не можешь их сосчитать, значит, это грех. Ты должен был хотя бы имена их запомнить.

– Зачем мне сдались их имена?

Мы снова замолчали.

– Я завидую тебе, Джон, – неожиданно прохрипел Уильям, схватившись за живот и сморщившись от боли. – После тебя хотя бы что-то останется…

– Что?

– Твои дети. Твои скульптуры. А кто вспомнит Уильяма Берда? Священники не станут молиться обо мне. Дом мой сдадут другим людям. Ты хотя бы исчезнешь не бесследно.

– Люди будут видеть твое лицо, – ответил я.

– Нет. Я исчезну, как песок в океане.

– Они увидят тебя на соборе. Твое лицо я изобразил на алтаре в часовне святого Эдмунда.

Уильям задумался.

– Ты правда сделал это?

– Конечно. Я изобразил тебя еще в часовнях святого Андрея и святой Екатерины. И в западном клуатре, хотя там ты получился не очень похожим.

– Почему?

– Там слишком большие уши, а леса разобрали прежде, чем я смог это исправить.

– Ты – хороший брат, – сказал Уильям, хватаясь за грудь и раскачиваясь на камне. – Даже несмотря… на это… Прямо перед Рождеством…