* * *
Через несколько часов по переулкам Ау брели двое заметно подвыпивших малых. Они слегка покачивались, и время от времени им приходилось хвататься друг за друга. Из темных подворотен за ними наблюдали нищие, грабители и прочие мерзавцы. Обычно пьяные вроде них становились легкой добычей для ворья, которого в Ау хватало с избытком. Но этих двоих никто не трогал.
Причина, скорее всего, крылась в том, что один из них был мюнхенским палачом, а второй выглядел весьма внушительно и грозно.
Грабители крестились и с молитвой на устах бежали прочь. Все-таки не исключено, что им однажды придется положиться на добрую волю палача – или на его твердую руку в случае казни.
Пьяные остановились у ручья, и гигант окунул голову в воду. Потом встряхнулся, как мокрая дворняга.
– Бр-р! Теперь хоть немного лучше, – пробормотал Якоб Куизль. – Думаю, последняя кружка была все-таки лишней.
– Черт, молись, чтобы эта ночная прогулка не прошла даром, – прорычал Дайблер. – Зачем я только согласился на эту вылазку… Ты хоть представляешь, сколько у меня дел перед завтрашней встречей? Да и добрая моя Вальбурга наверняка уже беспокоится…
– Твоя Вальбурга беспокоилась бы куда больше, если б знала, что ее муж еще час назад валялся под столом мертвецки пьяный, – ухмыльнулся в ответ Куизль. – Радуйся, что я вытащил тебя из этой дыры.
– Может, ты и прав. Пьянство, черт его дери! – Дайблер тоже сунул голову в ледяную воду. Поднявшись, он громко рассмеялся. – Ты приехать не успел, а уже суешь нос не в свои дела… Выходит, правду про тебя говорят, и не только среди палачей. Ты и этот мелкий лекарь, вы прямо как две ищейки.
– Ну, Симон скорее уж так, собачонка, – подмигнул ему Куизль. – Ну, пойдем! Я до рассвета хочу лечь спать.
Он зашагал дальше, и Дайблер, по-прежнему слегка покачиваясь, двинулся за ним. Полночи Куизль пьянствовал с другими палачами, в особенности с Филиппом Тойбером из Регенсбурга, с которым до сих пор поддерживал крепкую дружбу. Хотя пил уже не так много, как несколько лет назад, – он дал обещание дочерям. Но сегодняшняя встреча стала исключением, тем более что мюнхенское пиво и вправду было чертовски вкусным.
Тем не менее целиком отдаться веселью не получалось. Одна мысль не давала ему покоя с той самой минуты, когда Якоб снял с мельницы мертвую девушку. Ему нужно было проверить ее, хотя бы для того, чтобы удовлетворить свое любопытство. А любопытство и раньше было для Куизля лучшим другом, нежели выпивка. Поэтому он попросил Дайблера проводить его к дому судебного надзирателя.
В одном из проулков стоял домик, по виду более массивный, чем остальные халупы. Мюнхенский палач уже рассказывал, что в Ау не было собственной тюрьмы. Поэтому судебный надзиратель частенько держал подозреваемых в подвале собственного дома, вплоть до разбирательства. А если мест не хватало – то и в жилой комнате.
Куизль очень надеялся, что и тело девушки было еще там.
Дайблер с хмурым видом постучал в дверь. Короткая прогулка немного протрезвила его, и все-таки мужчина с трудом держался на ногах.
– Черт бы тебя побрал, Густль, открывай! – прокричал Дайблер, опираясь о стену. – Это я, Михаэль!
Через некоторое время из дома донесся грохот, словно кто-то свалился с кровати.
– Милостивая Дева Мария! – послышался визгливый голос Густля. – Клянусь, я ничего не делал, я…
– Дурак! – оборвал его Дайблер. – Просто впусти нас, никто не собирается тебя вешать. Нам нужно кое… – он подавил икоту, – …кое-что проверить.
Дверь отворилась, и перед ними предстал белый как мел надзиратель в ночной рубашке и накидке.
– Все равно не могу уснуть с трупом в комнате, – произнес он дрожащим голосом. – Не смог добудиться священника, чтоб занялся мертвой шлюхой. Но утром, с первыми же петухами… Эй!
Без лишних слов оба палача протиснулись в комнату. При этом Куизль ударился лбом о низкую притолоку и недовольно заворчал себе под нос. Голова у него и так болела.
Тело, лишь замотанное наскоро в полотно, лежало на столе посреди комнаты. Взглянув на него, Куизль мигом протрезвел. Только теперь он обратил внимание, до чего же она худая – и совсем еще юная. На вид ей было лет шестнадцать или семнадцать, не больше. Золотистые волосы, бледная кожа и множество веснушек, несмотря на холодное время года. На мгновение Куизль проникся жалостью к этому ребенку: еще вчера она, наверное, жила мечтами и заботами молодых девиц. Он представил себе, что на ее месте могла быть Барбара. Но потом прогнал эту мысль и сосредоточился на предстоящем деле. Палач склонился над девушкой…
И потянул носом.
– Эй! Что это он там делает? – возмутился Густль, вошедший вслед за ними в комнату. – Это мой дом, и я не позволю… Это же отвратительно!
– Здесь тюрьма Ау, и мой друг помогает разобраться в преступлении, – прорычал Дайблер, который по-прежнему боролся с икотой. – Так что помолчи, Густль.
Попытки унять икоту придавали ему вид еще более свирепый, чем обычно. Цветом лица он теперь и сам напоминал покойника. Густль подался назад в смятении и замолчал.
– Ну как, выяснил что-нибудь? – спросил Дайблер через некоторое время.
Куизль втянул воздух над трупом. Несмотря на холод, тело начинало уже издавать зловоние. Палач всегда мог положиться на свой нюх, но сладковатый запах, который Якоб уловил еще вечером, развеялся. И расширенные зрачки, на которые он обратил внимание у ручья, стали нормальными. До этого зрачки показались ему слишком широкими, а у покойников они, как правило, не такие. А может, ему просто показалось?… Палач склонился над приоткрытым ртом. Здесь еще угадывался слабый запах. Куизль обнюхал ее лицо, затем перешел к ладоням, в предсмертных судорогах стиснутым в кулаки. Он хотел уже отвернуться, но тут заметил слабый блеск между пальцами левой руки.
– Что-то зажато в кулаке, – с нахмуренным лицом сообщил Якоб и повернулся к надзирателю. – У тебя есть клещи? Тело уже окоченело, просто так пальцы не разогнуть.
– Боже правый, ты же не собираешься… – начал было Густль, но Якоб отмахнулся:
– А может, и так получится.
Он надавил на онемевшие пальцы. Послышался громкий хруст. Надзиратель вздрогнул.
– Ну вот, что я говорил!
Палач с торжествующим видом поднял тонкую цепочку с крошечным медальоном. Присмотрелся внимательнее.
– Хм, женщина в венце, да еще с нимбом… Должно быть, Дева Мария. Спрашивается, что делает медальон у нее в руке.
– Может, она хотела с его помощью уберечься от смерти? – предположил Дайблер.
– Ну, это может означать что угодно. Но я, кажется, знаю, отчего умерла бедная девочка, – отозвался Куизль. – Только вот чтобы убедиться в этом, нужно ее вскрыть.
Густль издал слабый стон. Дайблер тоже растерял былую уверенность.
– Якоб, чтоб тебя! – прошипел он. – Это может стоить мне должности. Если об этом узнает мюнхенский судья…