– Нет. Он был обещан другой девушке. До того как встретил твою мать, влюбился и все бросил ради нее.
– Та другая была корсиканка?
– Ее звали Саломе. Она принадлежала к нашему клану, фактически была членом семьи и хранила ему верность. Всегда. Женись Поль на ней, не уехал бы с острова. Твоя мать ему не подходила. Вот в чем причина, Клотильда! Ты заблуждаешься на ее счет.
Снова наступила тишина. Ветер отнес жестокие слова к вершине, а Клотильда вспомнила встречу со Сперанцей на кладбище Марконе.
Ты уж мне поверь, женщины на такое способны. Твоя мать околдовала твоего отца. Поймала в сети и унесла далеко-далеко от тех, кто его любил.
В ее памяти эти слова смешались с шуточками мужчин в баре «Эпрокт». Ей было пятнадцать, и она узнала о неверности отца.
Поль должен был жить здесь, если бы твоя мать его не убила. Жить здесь, понимаешь? Жить здесь. А он вернулся, чтобы умереть.
Кассаню шумно закашлялся, спугнув призраков прошлого.
– Все очень просто, милая. Твой отец не должен был жениться на твоей матери. Он об этом пожалел. Мы все знали, что так и случится. Но было слишком поздно.
– Для чего поздно?
Дед бросил на Клотильду сокрушенный взгляд:
– Родились вы. Ты и Николя.
– Ну и?..
Кассаню на секунду закрыл глаза, как будто не знал, стоит ли продолжать, но все-таки решился:
– И Пальма проникла в наш круг, как червячок в яблоко. Никто не мог предотвратить драму…
Драму?
Это он об аварии?
Сначала обвиняют ее брата, теперь взялись за мать?
– Не пытайся выяснить больше, – добавил Кассаню. – Мне жаль, Клотильда, но, несмотря на кровь и будущее наследство, ты не станешь до конца своей, потому что не живешь на острове. Есть то, чему невозможно научиться. То, что ты никогда не поймешь.
Клотильда хотела было возразить, но Кассаню знаком призвал ее помолчать.
– Ну вот, теперь ты смотришь на меня с жалостью, как будто я сейчас умру у подножия этого креста. Никто на острове, никто в клане не смотрит на меня так. Никто не называет дедулей.
Клотильда поняла, что больше ничего не вытянет из старика, но не расстроилась: она не за этим лезла на гору.
– Заметь, что я тоже больше не говорю «дедуля». Маленькая девочка, которая так к тебе обращалась, умерла 23 августа 1989 года на скалах Петра Кода. Ее семья погибла. Ее детство закончилось. В тот день умерло все. Знаешь, что нас сближает, Кассаню? В тот вечер мы оба утратили иллюзии. Я не прошу нарушить омерту. Жалость тоже ни при чем. Мне нужна от тебя услуга.
Темные глаза Идрисси блеснули.
– Какая?
– Оказать ее может только тот, кому не страшны полицейские, кто не боится сам вершить суд.
– А почему ты считаешь меня таким человеком?
– Может, я и не принадлежу к вашему клану, но одно знаю точно: вам не нравится официальное правосудие, вы не слишком доверяете префекту, нотариусам и жандармам…
Старый корсиканец ухмыльнулся:
– Я как мог всю жизнь пытался бороться с несправедливостью.
Клотильда приложила палец к губам:
– Тсс… Помнишь, что ты сказал на этом самом месте двадцать семь лет назад? Простую фразу, меньше двадцати слов: «Ты никогда не сдаешься, внучка? Из тебя выйдет хороший адвокат». Так и получилось. Ты признаешься в тот день, когда будешь нуждаться в моих профессиональных услугах, а до тех пор я ничего не хочу слышать об утонувших торговцах бетоном, взорванных виллах, неопознанном трупе, всплывшем в бухте Кровани, – если верить сегодняшним новостям, и грузовиках, сгоревших на дороге в Альгайолу вместе с грузом… Хоть мне и жаль, что в списке потерь нет Червоне Спинелло.
Еще одна веселая ухмылка. Возможно, вертолет вызывать не придется и Кассаню спустится с горы сам.
– Мне необходимо твое вмешательство, – доверительным тоном произнесла Клотильда. – Не совсем законное. Потенциально опасное. Хочу, чтобы ты вызвал к себе нескольких решительных мужчин. Вооруженных мужчин.
Кассаню изумился. Возможно, в жилах внучки все-таки течет немного его крови и она хоть полшага, но сделает внутрь родового круга.
– Вооруженных? Я старик и больше не имею влияния. Кого ты хочешь…
– Ладно-ладно-ладно… – Клотильда протянула деду телефон: – Не сомневаюсь, что тебе достаточно сделать пару звонков и набежит куча корсиканцев, готовых исполнить поручение.
– Смотря какое…
– Нейтрализовать охранника. Может, двух. Мускулистых, но без оружия.
Кассаню закрыл глаза. Представил себе эту сцену.
– Место действия?
– Это вызовет у тебя воспоминания. Павильон «Тропи-Каллисте», пляж Ошелучча. Не уверена, что ты видел афиши, но мне нужно подобраться к Марии-Кьяре Джордано.
– К этой шлюхе?
Значит, афиши он заметил…
– О чем ты хочешь ее расспросить?
– Мне нужна правда! – отрезала Клотильда. – Правда о смерти твоего сына. Моего отца. Моей матери и моего брата. Только Мария знает правду, которая неведома даже тебе.
Она не думала, что реакция будет такой сильной. Ей показалось, что Кассаню сейчас потеряет сознание. Он моргал, пыхтел, кашлял, медленно сползая на землю, как будто решил умереть на вершине, сложив руки крестом на груди назло австриякам.
Клотильда перепугалась и не знала, что делать, дала деду воды, сжала его пальцы, словно хотела удержать птицу-жизнь в своих ладонях. Прошло несколько долгих минут, прежде чем Кассаню окончательно пришел в себя. Он словно бы все проанализировал, восстановил дыхание и схватил трость:
– Помоги мне встать, девочка. На спуск у нас уйдет не меньше часа. По дороге я воспользуюсь твоим телефоном и найду тебе вооруженных парней в масках.
45
Вторник, 22 августа 1989 года,
шестнадцатый день каникул,
небо фарфорово-голубое
We are the world. We are the children
[159].
Я – движение, и все вокруг – движение, я пою, держа за руку соседа, мы стоим вокруг костра на пляже де л'Альга и раскачиваемся, чтобы выразить общность возвышенных чувств. Николя находится в центре круга – наверняка надеется, что отсветы огня помогут ему разобрать гитарные табулатуры
[160], в которых он мало что смыслит. Мой брат держит ритм, как умеет, воображая себя Марком Нопфлером, а Эстефан (его кумир Маню Катше
[161]) аккомпанирует ему на джембе.