А мне плевать. Я, как обычно, держусь на отшибе, на границе тени, которую отбрасывают на песок приморские сосны. Сижу, спрятав колени под широченной футболкой. Я нахожусь на господствующей высоте и различаю все нюансы морской синевы. Когда входишь в воду, она становится глупо прозрачной, а сейчас я различаю капли невероятного бирюзового цвета (это колонии посидоний
[79]), не упускаю из виду и экосистему человеческих особей.
Если повернуть голову к мысу Ревеллата, можно увидеть руины комплекса «Скала и Море», три дня назад взлетевшего на воздух. Я с пристрастием допросила Аурелию – как-никак, дочь жандарма! – но ничего нового о расследовании не узнала. Терпеть не могу эту девчонку, гуляет по пляжу, задрав нос, и не раздевается – как и я. Меня коробит от мысли, что кто-нибудь сочтет, будто у нас есть нечто общее. Да я просто не выношу эту дуру, воображающую, что берег моря принадлежит ей. Вечно следит, чтобы полотенца вовремя убирали с песка, а дети закапывали вырытые ямки. Аурелия шпионит за всеми, как ловчий сокол, и обо всем докладывает отцу.
Не волнуйтесь, я на нее не похожа! Мы антиподы, согласны?
Я не сужу.
Не выношу приговор.
Просто анализирую. Учусь. Описываю в дневнике запрещенные до поры удовольствия.
Мотаю на ус, коплю теоретические данные на потом. Для взрослой жизни.
Мария-Кьяра перевернулась на оранжевом полотенце и не глядя протянула тюбик крема Герману, словно не знала, кто ее сосед, и ей было все равно. Потом молча расстегнула лифчик и вдавила пышные сиськи в махровую ткань. В точности как моя мать, лежащая чуть дальше, в компании приятельниц по кемпингу. Родители отдельно, подростки отдельно – таков непреложный закон пляжа.
Пальма Мама всегда берет с собой большую сумку с бутылкой «Контрекса» и толстой книгой (она уже неделю не может сдвинуться со страницы 12, я проверяю по закладке).
Папа ненавидит пляж. Сейчас он, должно быть, в Арканю с отцом, кузенами, друзьями-корсиканцами, а в прежние годы делал над собой усилие, шел с нами, играл с Нико в мяч, строил со мной замки из песка (я была совсем маленькой), мог подремать часок, держа маму за руку.
Этим летом все изменилось. Родители ссорятся из-за концерта в День святой Розы. Не хочу кончить как они, если однажды у меня появится возлюбленный.
Я поворачиваю голову. Пляж – это театр, сцена размером в десять тысяч квадратных метров с сотнями актеров разного возраста и всех цветов…
Мое внимание привлекает молодая пара. У них одно полотенце на двоих.
Хочу быть как они!
Эти люди похожи на многих других. Не так уж и трудно чувствовать себя счастливым в двадцать лет (а это с каждым случается, согласны?), особенно если природа наделила тебя красивым телом. Девушка и парень глядят друг другу в глаза, как в зеркало, держатся за руки, ласкаются. Он смотрит ей вслед, когда она бежит к морю, – отличная попка! – она улыбается. Ребята внимательны и предупредительны, потому что знают: лучшие моменты жизни никогда не вернутся, значит, нужно просто любить.
Я скольжу взглядом по пляжу, как по временно́му континууму.
Нахожу то, что искала. Тридцатилетнюю пару.
Он вполне ничего, спортивный, стоит на четвереньках, рядом двое детишек – двух и четырех лет. Они роют огромный бассейн в песке. Вид у мужика ужасно довольный. Его жена читает и время от времени смотрит в их сторону. Поправляет панамку золотоволосому малышу, дает попить воды из бутылочки с соской, отгоняет муху. И выглядит счастливой.
Она караулит. Бдит.
Эта сексапильная женщина находится именно там, где хотела быть. Она добилась желаемого. Достигла апогея. Вершины.
Она наблюдает.
Понятно зачем – хочет сохранить все, что имеет: преданного мужа, хорошо воспитанных детей, отличную фигуру.
Думает, все это вечно.
Опомнись, старушка!
Объектов для наблюдения у меня много – выбирай не хочу.
Вот этим лет под сорок. А может, пятьдесят.
Она читает. На самом деле. Очень вдумчиво. Последние страницы толстенного романа. Мужчина рядом с ней еще очень даже неплох – высокий, седеющий, с властным взглядом. Глядит в сторону. У моря есть кем полюбоваться.
Еще одна пара. Возраст тот же, позиции прямо противоположные. Он лежит на боку, спиной к солнцу, под зонтом, жирный живот похож на сдувшийся мяч. Жена скучает. Она просто великолепна – стройная, элегантная, ухоженная, умело накрашенная. Наблюдает за играющими неподалеку детьми. Ей наверняка хочется внуков, и она готова ждать всю оставшуюся жизнь.
Путь с ярмарки будет долгим, дорогая…
Время течет медленно. Я не сразу обнаруживаю тех, кто мне нужен.
Им лет по семьдесят или восемьдесят. Я не слышу, о чем они говорят. Он, наверное, спрашивает, не слишком ли ей жарко, она интересуется, не дать ли ему книгу, очки, кепку. Внезапно оба встают.
Мне неприятен вид обнаженных тел. Морщинистая кожа, выступающие ребра, двойной подбородок, тощая шея, дряблые ляжки и живот. Я бы такое прятала.
Сцепляю пальцы под футболкой.
Старики меня завораживают. Они входят в воду, держась за руки, и плывут вдаль безупречным кролем.
– Ты теперь следишь за старичьем?
Поднимаю глаза. Червоне. Червоне Спинелло. Он в бермудах, рубахе в цветочек и кедах. Его я никогда не видела в плавках. «Пляж принадлежит мне круглый год! – хвастается он. – Летом я оставляю его барсукам».
Давно он наблюдает за мной? За мной, моей матерью, другими матерями и другими подростками? Я чувствую себя злоумышленницей, застигнутой на месте преступления, и мой взгляд совершает путешествие в обратном направлении, как будто хочет отмотать пленку назад и вернуться в исходную точку.
Три уродливых полотенца.
Николя в очках, но без головного убора, кремом от загара он не пользуется, как будто не боится сгореть. Мария-Кьяра и Герман лежат рядом, она смотрит на парней, играющих в волейбол, он намазывает пятый слой крема на спину красавицы-итальянки и жаждет забраться под резинку трусиков или коснуться груди.
Бедный маленький циклоп…
Эстефан мечтает о карьере доктора, Магнус – об «Оскаре», Филипп – о звездах.
Думаю, пора рассказать, кто такая Мария-Кьяра.
Вам понравится, обещаю!
* * *
Он закрыл дневник, зачерпнул горсть песка, пропустил через пальцы. Вполне логично, что он читает его на месте преступления. Все началось здесь, в тот самый день.
Клотильда бесспорно талантлива – так описывать чувства… Всех удивляла зрелость пятнадцатилетней девчонки. Можно подумать, текст сочинен много лет спустя или его переписали, как ретушируют старую фотографию, но на страницах нет ни подчистки, ни помарки и чернила давно высохли.