Тут она внезапно поднялась, отбросила сигарету и нетвердой походкой направилась ко мне.
— Эй, ты! — позвала она, когда до меня оставалась пара шагов. — Тебе чего здесь надо?
— Чего мне надо — где? — спросила я, сообразив, что дама нетрезва, стойкий запах перегара тому свидетельство.
— Думаешь, я не поняла? На дом этот таращишься?
— Это что, ваш дом?
Она нервно хихикнула и покачала головой.
— Тогда какое ваше дело, на что я таращусь?
— Тянет, да? — теперь она нахмурилась и говорила серьезно, вроде бы даже с материнской заботой, а потом вдруг погрозила пальцем. — Смотри, тянет-то неспроста. Душу вытягивает. Ам! — Тут она щелкнула челюстью, и я невольно отпрянула. — И нет души.
— Дура, мать твою, — буркнула я, чувствуя, как сердце по неведомой причине ушло в пятки.
Тетка засмеялась и торопливо зашагала прочь в своих дурацких тапочках. А я осталась стоять с весьма странным чувством.
Неожиданно явилось желание догнать эту чокнутую и поговорить. Ведь что-то она имела в виду.
— Она пьяная, — урезонила я себя. — И что ей там привиделось, поди разбери. Она и сама об этом забыть успела.
В общем, я в смятении чувств отправилась домой. Прицепила магнитом к холодильнику записку и стала ждать Тимофея. Пьяная баба не шла из головы, и чем больше я называла ее слова глупостью, тем больше жалела, что не догнала ее и не расспросила, какого лешего она имела в виду.
Глазков в тот вечер, как назло, задерживался. Людки тоже не было. Начало темнеть, и я поспешила в парк. Затягивать с пробежкой не хотелось, потому что я надеялась увидеть Вальку. Возможно, и он надеялся… По крайней мере, я старалась себя в этом убедить.
Но по дороге в парк возле дома с колоннами все же притормозила. Свет ни в одном окне не горел, в сгущающемся сумраке дом выглядел особенно зловеще. Я вновь вспомнила пьяницу, помянув ее недобрым словом, и вскоре уже входила в парк.
Пробежав половину дистанции, я начала беспокоиться, потому что Вальку не обнаружила, но надежды еще не теряла. Оказавшись у реки, решила передохнуть. От воды дорожку в этом месте отделял густой кустарник. Только-только начав разминаться, я вдруг услышала, как кто-то выругался. Негромко, но вполне отчетливо. Вслед за этим раздался всплеск. Оглядевшись и никого рядом не обнаружив, я раздвинула ветки кустов и крикнула:
— Эй, у вас все в порядке?
Берег в этом месте довольно крутой, оттого и тропинку проложили в стороне, со своего места я не видела ничего подозрительного, то есть вообще ничего не видела, кроме реки, поблескивающей в темноте.
С минуту я размышляла, стоит ли спуститься или лучше не давать лишний повод моим друзьям считать, что у меня не все дома. Ясно, что не стоит. Но и возвращаться к своим упражнениям я не спешила.
И тут услышала за своей спиной:
— Привет.
И едва не подпрыгнула от неожиданности. За спиной стоял Тимка и весело скалил зубы.
— Блин, откуда ты взялся? — покачала головой я.
— Дома никого, решил прогуляться… Был уверен, что найду тебя здесь. А чего по кустам шаришь?
— Ты очень кстати, — запоздало обрадовалась я. — Давай пройдемся. — Я стала пробираться сквозь кусты, и Тимофей за мной, спросив с изумлением:
— Мы вообще-то куда?
— К реке.
— А… там, конечно, романтичней.
По ту сторону кустов оказалось светлее, чем под деревьями, и свет фонаря на набережной, которая начиналась в паре сотен метров, доходил сюда, хоть и с трудом.
— Куда дальше? — спросил Глазков в некотором недоумении от того, что я замерла на месте.
— Мне послышалось, кто-то выругался. Знаешь, так бывает, когда оступишься. Потом всплеск…
— Всплеск тоже послышался?
— Всплеск точно был. Вдруг кто-то в реку свалился?
— Странно, что ты сразу не кинулась на помощь.
— Вообще это тебе бы сделать надо.
— Чтоб получить медаль «За спасение утопающих»?
— А без медали никак?
— Не перестаю тобой восхищаться, — хмыкнул Тимка. — Ты же видишь — никого… Ладно, давай спустимся.
Мы прошли чуть дальше, обнаружили тропинку и начали спуск. Глазков джентльменски поддерживал меня под руку, я не возражала, хотя и без его помощи бы обошлась. Вскоре мы оказались на узкой песчаной полоске возле воды и принялись оглядываться. Глазков достал фонарик, узкий, точно авторучка, и посветил под ноги. На песке виднелся след, слегка размытый.
— Здесь точно кто-то был, — буркнул Тимофей.
Ближе к склону начиналась трава, и след терялся.
— Подошел к воде, а потом наверх поднялся, — продолжил Тимофей и неожиданно добавил: — А может, их было двое? А вернулся лишь один?
Я испуганно посмотрела на него, а Глазков рассмеялся:
— Шутка.
— Дурак, — покачала головой я.
— Да ладно, чего ты… Кто-то к реке спустился, может, правда ногу подвернул, ну и матюгнулся. А всплеск… Камень в воду упал. Их здесь предостаточно.
Он принялся светить на воду, а я, округлив глаза, спросила:
— А это что? — наугад ткнув пальцем.
— Где? — Глазков шагнул в указанном направлении.
Я собралась ответить «шутка», и тут луч света выхватил из темноты нечто странное, в первое мгновение я даже не поняла, что это.
— Вроде тряпка какая-то, — сказал Тимка.
— Тряпка?
— Мало ли мусора несознательные граждане оставляют?… — Он не договорил, усмешка сползла с его лица. Глазков поспешно сбросил туфли, подвернул штанины джинсов и шагнул в воду. Теперь стало ясно, что его так заинтересовало. В воде был мешок. Очертания вполне угадывались, на поверхности виднелась лишь малая часть, надувшаяся от воды пузырем. В этом месте оказалось довольно глубоко, сделав еще шаг, Глазков провалился по грудь, зло чертыхнулся, но мешок ухватить успел и потащил его к берегу.
— Господи, ну на фига я это делаю?! — выбравшись на песок и глядя, как с его одежды ручьем стекает вода, прорычал он.
— Потому что ты хороший человек, — улыбнулась я с невинным желанием его задобрить.
Мешок лежал у наших ног. Обычный мешок, в котором граждане обычно перевозят картошку.
— Не убивай меня, если там и вправду мусор, — взмолилась я.
— Он тяжелый. Камни там, что ли… — Глазков пнул мешок ногой и прокомментировал: — Хрень какая-то…
Достал складной нож и разрезал веревку, которой была стянута горловина.
Потом я неоднократно жалела о том, что в тот момент находилась рядом. Могла бы в сторонку отойти… Чтобы не видеть жуткую, иссохшую руку с длинными ногтями. Она была похожа на куриную лапу и оттого казалась еще страшнее.