Жены и девы Древней Руси - читать онлайн книгу. Автор: Татьяна Муравьева cтр.№ 52

Лекарь-иноземец, узнав об этом, рассердился, пришел к Агапиту и стал упрекать его, что он действует вопреки врачебной науке, согласно которой больной должен был умереть. На что старец Агапит ответил: «Какой же ты лекарь, если вместо того, чтобы лечить больного, огорчаешь его, говоря ему о смерти?»

Прошло время, Агапит состарился и сам впал в тяжкую болезнь. Иноземец посетил его и сказал: «Я уверен, что твоя кончина наступит через три дня. Если же окажется, что я ошибся, то клянусь, что перекрещусь в православную веру и стану монахом в этом монастыре». «Хорошо, – кротко сказал Агапит. – Только не забудь своей клятвы».

Агапит прожил еще три месяца, успев за это время исцелить нескольких больных. Когда же душа его отлетела ко Господу, лекарь-иноземец исполнил свое обещание – принял православие, постригся в монахи и, осознав свою неправоту, стал возносить хвалу покойному Агапиту, говоря, что тот был самым искусным лекарем из всех, когда-либо живших на земле.

Добродея часто посещала Киево-Печерский монастырь, чтобы побеседовать с этим иноземцем. Он много рассказывал ей о своем опыте и наблюдениях, а кроме того, указал на книги древних ученых-медиков, греков Гиппократа и Галена. Чтобы прочесть их, княжне пришлось выучить греческий язык. Затем Добродея начала читать различные травники, собирать целебные травы, варить из них микстуры и делать мази, и когда ей удалось вылечить от лихорадки внука своей няньки, она была счастлива, как никогда в жизни.

Добродея. Рис. Татьяны Муравьевой

Чтобы лучше запомнить рецепты снадобий, о которых она читала, слышала и которые опробовала сама, Добродея стала их записывать, и таких записей становилось все больше.

* * *

Одна из теток Дородеи Мария Владимировна – старшая дочь Владимира Мономаха – была замужем за греком Леоном Романовичем, но продолжала жить, как и в девичестве, в отцовском доме, поскольку ее супругу некуда было привести жену.

Леон Романович называл себя сыном византийского императора Романа IV из рода Диогенов.

У Романа IV, свергнутого с престола и убитого своим пасынком, было двое сыновей – Константин и Леон, но оба они вскоре после смерти отца тоже погибли: Константин – в сражении с турками, Леон – при нападении на Византию печенегов. Однако по прошествии нескольких лет, когда на византийский престол сел новый император – Алексей I из династии Комнинов, на востоке страны объявился неизвестный человек, утверждавший, что он – Леон Диоген, который вовсе не погиб, а скрывался все это время в чужих краях и теперь намерен вернуть себе отцовский престол. Простой народ, недовольный правлением нового императора, встал под знамена чудом воскресшего царевича. Города распахивали перед ним свои ворота, все новые и новые люди присоединялись к его войску, которое стремительно двигалось к столице империи.

Напуганный Алексей Комнин, не надеясь остановить неожиданного претендента на престол силой, прибегнул к хитрости: при помощи подложного письма, якобы написанного одним из его сторонников, заманил самозваного царевича в ловушку и приказал убить.

Но прошло еще несколько лет, и человек, называвший себя царевичем Леоном, объявился снова, на сей раз в Киеве, у Владимира Мономаха. Рассказав, что ему удалось бежать, обманув стражу коварного императора, тайком сесть на корабль и переправиться на Русь, он попросил у киевского князя помощи для продолжения борьбы с узурпатором.

Кем был этот человек на самом деле – неизвестно. Историки называют его Лже-Диогеном, причем Лже-Диогеном II, полагая, что в первый раз за царевича Леона выдавал себя другой самозванец, но Владимир Мономах поверил авантюристу, или сделал вид, что поверил, увидев в нем удобное орудие для укрепления своих позиций в Византии, с которой у русских князей всегда были сложные отношения.

Чтобы обосновать свое вмешательство в дела чужой страны, Владимир выдал замуж за Леона Девгеневича, как стали называть Лже-Диогена на Руси, свою дочь Марию и предоставил ему, уже как своему зятю, большое войско. С этим войском Леону Девгеневичу удалось захватить немало византийских городов на Дунае, но Алексей Комнин подослал к нему убийц, и Лже-Диоген II погиб, как и его предшественник.

Тем временем Мария родила сына, названного Василием, и Владимир Мономах не прекратил войну после гибели зятя, а продолжил ее, теперь уже за права своего внука. Война, затянувшаяся на несколько лет, шла с переменным успехом. Но тут скончался Алексей Комнин I, и на престол вступил его сын Иоанн Комнин II. Новый император предложил Владимиру Мономаху заключить мир.

Владимир согласился, а чтобы мир был прочнее, правители решили породниться – и Добродея была просватана за старшего сына Иоанна II, царевича Алексея.

Весной, когда на лугах появились цветы и набирали силу травы, из Византии прибыли императорские послы и на богато украшенном корабле увезли Добродею в Константинополь.

* * *

Жених Добродеи, царевич Алексей, еще при жизни отца был объявлен его соправителем. Когда Добродея впервые увидела свою новую семью, ей сразу бросилось в глаза, что император и его старший сын облачены в царственные пурпурные одежды и обуты в ярко-красные башмаки, одежда же младших царевичей – Андроника, Исаака и Мануила, хоть и не менее роскошная, сшита из тканей других, обычных цветов, а обувь лазоревого цвета.

Император Иоанн II, высокий, осанистый, чернобородый, был устрашающе величествен. Царевич Алексей, хрупкий, болезненный юноша, в отличие от него, казался скромным и приветливым, и Добродея почувствовала симпатию к своему будущему мужу.

Венчание новобрачных происходило в храме Святой Софии. На церемонии присутствовали три патриарха – вселенский, антиохийский и александрийский. Добродее возложили на голову тяжелый золотой венец и огласили ее новые титулы – севасты, анассы и василиссы. А еще нарекли ее новым именем, отныне русская княжна должна была именоваться Зоей. За последние несколько веков это имя, которое по-гречески означает «жизнь», носили многие императрицы. Оно должно было напоминать о том, что главной обязанностью женщины из императорской семьи было родить сына – подарить жизнь наследнику престола.

Храм Софии Константинопольской во многом был похож на храм Софии Киевской. То же уходящее ввысь и расходящееся во все стороны, кажущееся бесконечным пространство, далекий свет, льющийся из узких окон под самым куполом, приглушенное мерцание мозаик, украшающих стены. Но, в отличие от Киева, здесь было больше тяжеловесной пышности, ярких красок и золота. На одной из мозаик рядом с величественной фигурой Христа Вседержителя на золотом фоне были изображены застывшие в торжественных позах император и императрица в золотых одеждах. На голове у императрицы был золотой венец, очень похожий на тот, который только что был возложен на голову Доброди. Добродея прочла надпись по-гречески – императрицу звали Зоей, так же как и ее теперь. И киевская княжна со страхом подумала, что ей потребуется немалая твердость духа, чтобы не потерять себя, не раствориться в этой чужой, торжественной и блестящей жизни.