Приключения женственности - читать онлайн книгу. Автор: Ольга Новикова cтр.№ 11

Но и без этого неясного беспокойства забот хватало — пришлось торопиться с книгой. Эта спешка, подхватившая и Аву, и Валентина, подвернулась как нельзя кстати и помогла не думать о главном, роковом для одного из троицы.

— Сдаюсь! — объявил Тарас в середине лета. — Пригласили в Цюрих на Осеннюю школу театральной критики, надо оформляться… И в тексте еще конь не валялся.

Схитрил автор новости или неосознанно выпятил лишь ее неприятные стороны, как стали делать почти все, перед кем маячит приносящая заработок поездка за границу, — выкручиваться перед Авой и Валентином было не совсем честно. Они-то как раз способны были не позавидовать, а разделить радость. Но так уж было сказано…

Месяц еще можно потерпеть, заполнить работой, а вдруг он там приживется? Чтобы скрыть набухшие слезы, Ава вскочила и принялась развинчивать кофейник, еще горячий от только что выпитого эспрессо.

— Обожглись? — первый и единственный откликнулся Валентин. — Давайте белком смажем. — И полез в холодильник.

Из дырки, которую он пробил булавкой в сыром яйце, на пылающую Авину ладошку пролилось облегчение.

Тарас безучастно развалился на угловом диване: ждал, когда кончится возня и займутся им. Говорят, вокруг Бродского всегда суетились те, кто считал за честь быть ему полезным. Последняя, не то предпоследняя его квартира была в трехэтажном особняке на Гринич Виллидж. Все жители этого дома, включая хозяйку, человек семь, служили ему кто как мог. Эта составляющая гениальности имелась и у Тараса.

Для главы «Показания» оставалось опросить семь персон, которые и были распределены по обоюдному согласию между добровольцами, и Ава, договорившись с исполнительницей роли Шарлотты, поехала в ее кирпичную башню на Большой Никитской.

Интересно, какая она, заслуженно народная артистка, уже много лет знаменитая благодаря добротному советскому кино? Типичная русская баба — не деревенская, городская — ее киношный образ. А в жизни? Может, удастся и для себя материал подсобрать, в «русской Психее» что-то новое подглядеть…

Кроме телефонных переговоров был еще обмен репликами на Эрастовых репетициях — вот и все предыдущие Авины контакты с Шарлоттой, но и их оказалось достаточно, чтобы ехать на встречу без неприятного волнения.

Пришлось дважды нажимать на кнопку — после первого звонка минут пять не открывали. Оказалось, заело замок у внутренней, стальной двери.

— Извините, не приноровилась еще — недавно поставили, чтобы шубу норковую не украли. Я вам ее сейчас покажу, хотите? — Шарлотта покопалась в стенном шкафу, напялила на себя бесформенную махину и спросила искренне, почти наивно: — Ну как? Невытянутая норка, некрашеная, с сизоватым оттенком. Пошли в комнату, там свет лучше.

Пока хозяйка возвращала манто на место, искала вазу для подаренных роз, смахивала крошки с журнального столика и пух с кресел, Ава осмотрелась. Заставлено и завешано. На стенах — иконы, гравюры, пейзажи, в углу — труба из ковра, сервант с хрусталем. Книг — нет.

— Я в домашнем, — оправдала Шарлотта свой затрапезный вид: трикотажные шаровары бирюзового когда-то цвета и такая же майка. Заграничный костюм. — Одеваюсь только на выход: невозможно все время находиться во вздрюченном состоянии… Сейчас вас познакомлю, — спохватилась она, выходя из комнаты.

Ава вспомнила крошечную роль дочери Шарлотты в телефильме и приготовила вежливую похвалу, которая, однако, не пригодилась: хозяйка вернулась не с дочерью, а с двумя котами под мышкой:

— Барсик и Мэйсон, оба беспородные, но поглядите, какие красавцы!

Когда коты вырвались на волю, она вдруг зашептала, чтобы коты не услышали и не обиделись:

— Ава, у нас в доме не воняет, а?

Наконец устроились перед диктофоном, хозяйка сосредоточилась и без наводящих вопросов начала:

— Раньше, если Эрасту понравится пьеса — сразу накинется, заряд у него был, а теперь стал рассчитывать, ради чего ставить, что это ему даст… — и вдруг, будто спохватившись, пояснила: — В глубину пошел, в философское осмысление…

«Стоп, стоп! С выводами лучше повременить. Тарасу факты нужны… Придется брать бразды правления в свои руки».

Шарлотта отвечала старательно, честно пытаясь вспомнить детали, особенно те, что возвращали ее юность.

— Я была свободолюбивая девочка, характер жуткий — сибирячка, но и я, помню, растворялась под гипнозом Эраста. После лекции он командовал: «К четырем идешь в консерваторию, берешь контрамарки». И я шла. — (А мной и командовать не надо — сама предлагаюсь, — отметила про себя Ава.) — Мы не пропустили ни одного концерта, ни одной премьеры. И потом все рассказывали нашей учительнице музыки, Галине Петровне. Она сформировала нас с Эрастом. Напишите о ней!

Актриса разволновалась, вскочила с кресла, забыв про магнитофон, забыв, что надо говорить «про умное». Из ее нестройного, но сердечного рассказа о себе молодой, о Галине Петровне и об Эрасте — именно в таком порядке по объему сообщенной информации — Ава запомнила (пришлось потом восстанавливать в памяти, так как не сразу заметила, что батарейки кончились) следующее:

Две сестры из Горького приехали в Москву, окончили консерваторию, одна по вокалу, другая по фортепиано. У старшей случился внебрачный роман с известным дирижером, и родился мальчик. Младшая, Галина Петровна, тоже влюбилась и забеременела, но сделала аборт, так как двоих детей им было не поднять. И они обе дружно стали работать, чтобы дать талантливому мальчику великолепное музыкальное образование. Когда Шарлотта и Эраст учились в ГИТИСе, молодой человек уже стал восходящей звездой на музыкальном небосклоне. Мать целиком завладела сыном, а «маму Галю» отстранила.

Тут Ава тихонечко, незаметно для собеседницы вставила новые батарейки, и дальше история зазвучала голосом Шарлотты:

— Всю нерастраченную, невостребованную страсть Галина Петровна отдала нам, студентам. Мы увидели, что всепоглощающая, безудержная любовь к искусству, полная увлеченность своим делом помогают пережить неудовлетворенность личной жизнью. Она вдохнула в нас всю силу страсти, передала всю глубину трагизма, она была потрясающей. Если есть чисто русский темперамент, то Галина Петровна была его воплощением, — пафос снова выглянул и опять исчез. — На первом уроке я заявила: «У меня нет ни слуха, ни голоса. Медведь на ухо наступил». Одна учительница в Сибири убедила меня в этом. «Не может быть!» — возмутилась Галина Петровна. И через две недели я у нее пела Бетховена. Она звала Эраста: «Послушай, как у девочки красиво получается!» Его любовь к музыке — от Галины Петровны. Говорят, у него теперь какие-то немыслимые полки кассет и компакт-дисков, аппаратура… Сама не видела — напрашиваться неудобно, а он не приглашает. Он не забыл Галину Петровну и никогда не забудет. Недавно спросил, где она похоронена… Но когда она шесть лет была прикована к постели — она умирала одна, ее отделили, они ей купили квартиру, и уже старшая царила вместе с сыном — Эраст не приходил: тяжело было ее видеть, страшно. Да он и на похороны отца не поехал…