Мы успели забуриться в морское дно чуть больше чем на шестьсот футов, когда подняли на поверхность первую штуковину в форме звезды. А знаешь что, Джонни? Я бы на эту звездочку и внимания не обратил, если бы уже не видел такую раньше. Мне такую прислал старина Чоки-Грей (он работал на буровой «Сокровище океана», компании «Lescoil», неподалеку от Ливерпуля) всего-то за несколько недель до того, как их платформа со всей командой, включая самого Чоки, затонула в двенадцати милях от Уитнерси. Почему-то когда я увидел, что оказалось на палубе вместе с керном — та самая звездочка, я не смог не вспомнить о Чоки, и мне показалось, что это какое-то жуткое совпадение. Та звездочка, которую он мне прислал, тоже была высверлена из донной породы вместе с керном, понимаешь? И платформа «Сокровище океана» стала не единственной буровой, затонувшей в том году при так называемых «случайных штормах»!
А теперь еще кое-что об этих камнях в форме пятиконечной звезды: не только я спасся в ту ночь, когда затонула «Русалка». Нет, это не совсем так: я был единственным, кто в ту ночь остался в живых, но в команде был один человек, который увидел, что надвигается, и, фигурально выражаясь, спрыгнул за борт до того, как все случилось. А за борт он спрыгнул из-за камня в форме пятиконечной звезды!
Его звали Джо Борзовский. Суеверный был чертовски, паникер. Стоило ему заметить над морем туман — он уже пугался, как не знаю кто, а когда увидел эту каменную звездочку!..
В общем, вот как все вышло:
Мы бурили дно и наткнулись на что-то особо твердое. Вот тут-то, как я говорил, мы и вытащили первый керн, в котором оказалась эта самая звезда. А Чоки, когда мне прислал свою звезду, написал, что решил, будто это окаменевшая морская звезда, из тех времен, когда Северное море еще было теплым, то есть штука должна была быть жутко древней. И точно: камень был размером с небольшую морскую звезду, поэтому я Чоки поверил. А когда я показал Борзовскому нашу звездочку, его чуть кондрашка не хватила! Он начал клясться, что нам грозит беда, стал требовать, чтобы немедленно прекратили бурение и отплыли к берегу. А еще он говорил, что то место, где мы стояли на якоре, «проклятое». В общем, вел он себя как чокнутый, а в чем дело, не объяснял.
Но я это просто так оставить не мог. Если на борту кто-то один тронулся умом (а особенно, Борзовский), такой человек может всю работу под угрозу поставить, а уж тем более если у него крыша поедет в важный момент. Сначала я хотел списать его на берег, но у нас неважно работало радио, потому я не мог связаться с Уэсом Этли, пилотом вертолета. Да, я всерьез хотел отправить этого поляка вертолетом на сушу. Вахтовики порой жутко суеверны, а мне совсем не хотелось, чтобы Борзовский своими дикими фантазиями заразил остальную команду. Но оказалось, что ничего такого не нужно. Очень скоро Борзовский стал извиняться за свою вспышку и всеми силами старался показать, как ему стыдно за свое поведение. Но что-то мне подсказывало, что дрейфит он по-настоящему.
И вот, для того чтобы немного успокоить поляка (если это вообще было возможно), я решил попросить главного геолога нашей платформы, Карсона, разбить каменную звезду на кусочки, рассмотреть их хорошенько и доложить мне, что это на самом деле за штуковина. Я думал, что он мне скажет, что это окаменевшая морская звезда, — другого ответа я не ждал. Тогда я все расскажу Борзовскому, и на борту все успокоится. Ну, и ясное дело, когда Карсон мне доложил, что это не окаменелость, а что это такое — он не знает… я промолчал и Карсона тоже попросил помалкивать. Я не сомневался: почему бы ни запсиховал Борзовский, делу бы не помогло, если бы я ему сказал, что это не окаменевшая морская звезда.
Мы забурились глубже, и с глубины в тысячу футов достали еще не то две, не то три каменные звезды, а потом они перестали попадаться, так что на какое-то время я про них забыл. Как выяснилось, стоило мне слушать поляка внимательнее, да я бы и прислушался к нему, если бы пошел за своей интуицией.
Понимаешь… дело в том, что мне и самому там с самого начала как-то не по себе было. Туманы слишком густые, море слишком спокойное… все странновато как-то. Конечно, сам я не столкнулся ни с одной из тех сложностей, на которые жаловались геологи и водолазы. Я же на платформу прибыл, когда она уже на месте стояла, готовая к работе, но с тех пор я ее не покидал. А началось все, на самом-то деле, раньше обнаружения звездочек. Началось все с сонаров.
Ты, главное, пойми, никаких претензий к вашим сонарам у меня нет, Джонни. Они отлично работали с тех самых пор, как их разработали в «Seagasso», и данные давали с точностью до дюйма, так что мы всегда могли четко определить, когда бур добирался до слоя газа или нефти. И на этот раз сонары нас тоже не подвели… мы просто не смогли уразуметь их предупреждения, вот и все.
А предупреждений, на самом деле, была масса, но, как я уже сказал, началось все с сонаров. Мы сонары установили на каждой опоре буровой платформы, прямо на морском дне, и там они «слушали» звуки бура, пробивавшегося сквозь донную породу. Улавливали эхо, пока бур пробивался вперед, и даже доносили до нас отзвуки от нижележащих слоев породы. Ну и конечно, все, что «слышали» сонары, дублировалось в электронном виде и попадало к нам через наш компьютер. Вот поэтому-то мы сначала и подумали, что то ли у компьютера «глюки», то один из сонаров «тряхнуло». Понимаешь, даже когда мы бурение не производили, — а когда заменяли наконечник бура или делали выстилку скважины, все равно мы читали на компе какие-то данные!
Словом, какая-то беда была, но эти данные возникали так регулярно, что это нас одурачило: мы решили, что ошибка механическая. Сейсмограф то и дело показывал нам толчок посреди ровной линии — и такие толчки происходили примерно каждые пять секунд. Тук… тук… тук… Очень странно. Но в остальном компьютер выдавал привычную информацию, так что на эти странные мелочи никто никакого особого внимания не обращал. Толчки отмечались до самого конца, и я только тогда обнаружил их причину, а в промежутке происходили и другие проблемы, в том числе и немалые, связанные с рыбой.
Ну… если звучит немного смешно — так оно и было смешно. Парни обустроили небольшую платформу — пониже основной футов на двадцать, и в свободные от вахты часы, когда не спали и не прохлаждались пивком, порой двое-трое ловили рыбу.
Сначала ничего странного в поведении рыбы около платформы я не замечал, но однажды утром Ник Адамс поймал красотку. Три фута длиной — вот какая ему попалась рыбина. Желтая, ярко сверкала она чешуей под ноябрьским солнцем. Ник только собрался рыбу пришибить, как у той крючок изо рта выскочил, и она упала в распорки четвертой сваи и застряла там. Ник обвязался канатом и полез вниз за рыбиной, а другой конец каната держал его брат. И что же ты думаешь? Ник спустился, а треклятая рыба как бросится на него! Да-да, прямо-таки кусать его начала. Заметалась среди распорок и так щелкала зубами, что Ник испугался и стал кричать брату, чтобы тот его вытянул обратно.
Потом он нам про это рассказывал. Про то, как треклятая тварь даже не пыталась уплыть в море. Ей вроде как интереснее было скалить зубы на человека, чем жизнь свою спасать! Джонни, ну если бы мы говорили про здоровенного угря, я бы еще такое мог понять, да? Но это же треска была. Простая североморская треска.