Икона и человек - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Ройзман cтр.№ 30

Ну и, конечно, как разговор зайдет, оправдывались: «Ну дак а че, ну, попахиват, ну, пробросит пару раз, а другие-то вон вообще стеклоочиститель жрут, денатурат опять же! Хотя денатурат еще ничего… А бражка-то че? Все натуральное, никакой химии».

Один дерзкий предприниматель придумал бизнес. Конечно, этот бизнес придумали задолго до него, но все равно молодец. Он купил квартиру на первом этаже и над ней купил еще одну квартиру. И сделал там массажный салон. Завез массажисток. К массажисткам потянулись клиенты. В общем, предлагались все виды массажа. На вывеске было написано: «Круглосуточно!». А чтобы сомнений не оставалось, назвали «Виагра».

Все довольны: массажисткам нравится, клиенты счастливы, предприниматель цветет. Вот только соседи обижаются. Им с утра на работу, а у них всю ночь за стенкой будто порнушку крутят. Опять же дети за руку дергают и вопросы задают. И вообще в стране кризис, а тут сплошная камасутра и брызги шампанского.

А пока жильцы все мне это возмущенно рассказывали, я вспомнил историю, которая произошла в этом же районе сколько-то лет назад. В нашем городе проходил съезд главной партии, делегаты собрались со всей страны. И начальник райотдела, человек добросовестный, навел в своем районе безупречный порядок и выгнал всех проституток за сто первый километр и даже немножко дальше. И вот партийцы заселились в гостиницу, закусили, выпили и перешли к выполнению культурной программы.

И вдруг оказалось, что район бездумно и жестоко зачищен! Вот еще недавно была цивилизация, а стала сплошная ледяная пустыня… Делегаты взвыли, поскольку нагло были нарушены все законы гостеприимства. Начальнику поставили на вид, и он до утра бегал по району за проститутками, уговаривал вернуться и еще извинялся перед ними. Вот как бывает.

Нет, ну а что, думать надо головой.

* * *

Мать с утра до ночи была на работе, а пятилетний Володя водился с маленькой Лилей. Они жили недалеко от вокзала, и мимо с утра до вечера шли солдаты, грузились в эшелоны и уходили на фронт. Мать наказывала детям провожать их, и дети бежали вдоль колонны, махали руками и кричали «Возвращайтесь!..»

И однажды из колонны вышагнул пожилой мужик, не сбиваясь с шага, подхватил босоногую Лилю и посадил себе на шею. Лиля засмеялась и вцепилась солдату в уши, а за что держаться-то — голова-то бритая! Бойцы в строю заулыбались. А Володя вдруг испугался и закричал: «Дяденька! Не забирайте мою сестру на войну!» Солдат осторожно поставил девочку на землю, погладил по голове, и Володя вдруг увидел, что солдат плачет…

Дядя Володя рассказал мне эту историю, и я увидел, что у него текут слезы. Семьдесят три года прошло…

Брусиловский рассказывал.

Вообще, художники пили крепко. У нас председатель Союза Вязников ругался: «Академия художеств поставляет нам профессиональных алкоголиков!»

И вправду. Проблемы были. Например, когда монументалисты подписывали с заказчиком договор на мозаику, то особым пунктом обязывали заказчика предоставить большое количество спирта, объясняя это тем, что без спирта в мозаике может завестись грибок…

А еще здесь был знаменитый художник Зюмбилов, который лучше всех рисовал портреты вождей. Представляете, какой заказ — перед каждыми праздниками, перед каждой демонстрацией. Делал он это мастерски, сухой кистью на огромных площадях. Но была одна загвоздка — он не мог работать трезвым.

Ну, просто рука не поднималась. Возможно, подсознательный внутренний протест. И всегда дотягивал до последнего момента и приступал к работе лишь накануне праздника. Ему привозили несколько бутылок водки и приводили милиционера, потому что Зюмбилов пить один категорически отказывался. И утром приезжали за ним. И всегда, о чудо, водка была выпита, работа закончена, Зюмбилов уходил гордо на собственных ногах, а милиционера увозили.

Но, вообще, больше монументалистов не пил никто. Однажды в Москве председателю худсовета Игорю Пчельникову принесли такое заявление:

«Прошу перевести меня из монументального цеха в цех декоративный, потому что столько пить я уж не могу». И на этом жалобном заявлении Игорь Пчельников недрогнувшей рукой вывел резолюцию: «Перевести в декоративный цех по причине слабого здоровья».

Волович рассказывал.

В Академии, в 50-х, учился талантливый художник Юркин. У него не было обеих ног. А еще учился художник Шруб, фронтовик и человек храбрый. И вот у художника Юркина весной случилась любовь и какая-то нелепая размолвка. И он, на своей колясочке, поехал топиться. А художник Шруб догадался и побежал за ним бегом. Но опоздал. Юркин сумел перевалиться через парапет и упал в Неву. Шел лед, и он сразу утонул. А Шруб, подбежав к парапету, не раздумывая и не снимая сапог и гимнастерки, прыгнул в ледяную воду и, ныряя раз за разом, Юркина нашел и вытащил. И откачал!

Юркин потом жил в Свердловске. А Шруб жил в Тобольске. Ему дали маленькую комнатку на территории Тобольского кремля. И всем художникам очень нравилось писать ему письма, потому что на адресе значилось: «Тобольск. Кремль. Шрубу»!

Но я не об этом.

Когда я повез Виталия Михайловича домой, мы с ним заговорили о смерти. И он сказал: «Для меня страх смерти — это страх недоделанной работы».

Мне кажется, я понимаю, о чем он говорит.

Бабушка моя, Мария Ароновна, была мудрая женщина. В детстве она видела погромы, казни, бегала на площадь смотреть на повешенных братьев и сама сумела убежать из-под расстрела. Потом ее сослали в Тамбов по делу какой-то молодежной организации, но она об этом никогда не рассказывала.

Дед мой закончил УПИ, был хорошим инженером. И его в 36-м году пригласили в Москву в серьезный научно-исследовательский институт. И было понятно, что два раза такие предложения не делают. И вдруг бабушка уперлась и сказала: нет, не надо ехать. Дед спорил и негодовал, но в 37-м году пол-института посадили, а руководство расстреляли. И спорить стало не о чем.

В этом же году бабушка сожгла всю библиотеку. Просто уносила из дома мешками и сжигала. Я говорю: «Бабушка, зачем? Не жалко было?» — «Жалко. Но детей жальче». Она знала очень много разных пословиц, и когда с ней кто-то спорил и пытался что-то доказать, она пожимала плечами, улыбалась и говорила: «Всякий еврей знает, как лучше». Спрашиваю: «Бабушка, откуда у тебя эта поговорка?» Она отвечает: «Много лет назад я, двадцатилетняя, стала спорить о чем-то с дедушкиной мамой, а она не стала спорить, только улыбнулась, пожала плечами и сказала: „Всякий еврей знает, как лучше“. Мы ни разу с ней не поссорились».

Однажды мне бабушка говорит: «Представляешь, у меня никогда в жизни не кончались деньги». Я говорю: «Это как?!» Она: «Ну, если у меня было 100 рублей, я их делила на две части и тратила только половину». — «А когда заканчивались деньги?» — «Тогда я брала 50 рублей, делила их на две части и 25 тратила». — «А когда и эти деньги заканчивались?» — не успокаивался я. «Тогда я брала оставшиеся 25 рублей, делила их на две части…» «Ну а потом?» — приставал я. Она удивилась, посмотрела на меня внимательно и сказала: «А потом выдавали зарплату».