В тот же момент, когда мазь начала таять на губах у Лизы, она как будто бы заснула. Во сне ей виделись какие-то люди в черном, которые падали с потолка и исчезали под полом. Они летели, как снег, их было очень много, но вдруг воздух очистился и Лиза проснулась. На кровати лежала чужая девочка в огромной ночной рубашке Риты и таращила глаза.
– Девочка, – сказала Лиза, – ты что тут улеглась? Тут тебе не место таращить глазки! Тут тебе не шутки! Где моя Рита?
– Девочка, – ответила та девочка тонким и вредным голосом, – ты как здесь оказалась, ты чего здесь делаешь? Где Лиза?
– Какая девочка? – сказала Лиза. – Я тебе не девочка!
И она потянулась, чтобы схватить ту девчонку за руку. И вдруг Лиза увидела, что из ее темного старушечьего рукава высунулась маленькая белая ручка с розовыми ногтями! Чья-то рука высунулась из ее собственного рукава! Лиза страшно испугалась. Она втянула эту чужую руку обратно в свой рукав, рука втянулась. Одежда Лизы как будто опустела, повисла на ней, как чужая.
Бедная Лиза закричала: «Что вы со мной сделали?» А девочка на кровати закричала: «Убирайся немедленно отсюда!» И стала пинать Лизу ногой в Ритином сером шерстяном носке, который Рита сама связала. Старушки ведь на ночь надевают носки. И Лиза в последний раз этой ночью надела шерстяные носки на холодные ноги умирающей Риты.
Лиза онемела от гнева и стащила Ритин носок с этой нахальной девчонки.
Девчонка же вцепилась в носок и заорала:
– Это мой носок!
– Это Риточкин носок, – закричала Лиза, – она сама его вязала, он штопаный, он Ритин!
Девчонка заорала:
– Я его вязала, я штопала, ты что? Я Рита.
– Ты Рита?
– Я-то Рита, а вот ты кто, дрянная девка?
– Я Лиза! – воскликнула Лиза.
Тут они, конечно, подрались, а потом заревели, а потом Лиза сказала:
– Я поняла, я Лиза, а ты Рита! Ты не умерла, Рита?
– Конечно, нет, – сказала Рита. – Вчера ты плакала, а я слышала и знала: напрасно она плачет. Я не умру, я это знала.
Лиза спросила:
– А ты чувствовала, что я мажу тебе рот мазью?
Рита ответила, что, разумеется, чувствовала. И это была самая большая гадость в ее жизни. Во рту горел огонь, потолок начал уходить в пол, посыпались какие-то черные люди.
– Да, да, да! – закричала Лиза. – Я тоже помазала губы себе этой мазью и тоже почувствовала, что это самая большая гадость в моей жизни!
– Где эта мазь? – спросила Рита. – Надо ее сохранить! Ты понимаешь, о чем идет речь?
– Да, – ответила Лиза, – но там ее очень мало оставалось.
– Вот если бы ты ошиблась и намазала бы мне рот погуще, я бы вообще в пеленках валялась, как дура, – сказала Рита. – Хорошо, нам сколько теперь лет?
– Мне, наверно, двенадцать.
– Мне, я чувствую, тринадцать с половиной. Я уже почти взрослая, – сказала Рита.
– А мама с папой как же? – со слезами в голосе спросила Лиза. Она как младшая была самой большой плаксой, и ее больше всех любили родители.
– Ну что мама с папой? – рассудительно ответила Рита как старшая. – Где я тебе опять возьму маму с папой, чтобы они тебя, как всегда, баловали. Мама с папой ты знаешь где. На кладбище уже тридцать пять лет.
Лиза начала плакать о маме и папе. На душе у нее было мрачно и печально, а за окном светило солнышко и летали птицы. Рита стала как старшая прибирать в комнате, а юбку свою подвязала поясом, потому что юбка с нее падала.
Лиза смотрела вся в слезах на Риту и думала, что опять Рита старше, опять она начнет командовать и не давать проходу: руки мой, кровать убирай, за картошкой иди. Маму-папу слушайся. И тут Лиза вспомнила, что мамы и папы нет, и прямо завизжала от горя. Рита подняла с полу коробку с лекарствами и стала искать в ней мазь. Лиза все плакала. Рита не нашла мазь и расстроилась до слез. Они сидели каждая в своем углу и плакали.
– Я не хочу с тобой жить, вредная Рита, – сказала наконец Лиза.
– Я-то, думаешь, хочу? Я тебя все восемьдесят пять лет твоей жизни приучала к порядку и не приучила. Куда ты засунула мазь, ты не знаешь, что это за мазь, ведь мы могли бы быть молодыми, вечно прекрасными, вечно семнадцати лет!
– Ага, тебе-то будет семнадцать, а мне еще пятнадцать, причем вечно, а я не хочу! В пятнадцать лет все тебе делают замечания, в пятнадцать лет, я помню, я все время плакала.
– Но ведь жизнь опять промелькнет как сон, – заметила Рита.
– Все равно мази нет, – сказала Лиза. – Лично я хочу вырасти, выйти замуж, родить детей.
– Охо-хо, – сказала Рита, – все снова-здорово: болезни, роды, стирки, уборки, покупки. Работа. На улице то демонстрации, то митинги, не дай бог опять война, – зачем все это? Все любимые наши давно там, и я бы хотела быть с ними.
– А что бы я без тебя делала, одинокая больная старуха! – снова заплакала бедная Лиза, вытирая маленькой ручкой слезы и сопли своего курносого носа. – Кто бы пожалел бедную старуху, кто бы ее похоронил? – ревела она.
А Рита тем временем все искала и искала волшебную мазь.
Однако ближе к ночи сестры сварили себе по картошке. Причем ели с отвращением и картофельный суп с луком, и пюре на второе, и кефир на третье. Очень хотелось пирожного, мороженого или конфет, в крайнем случае хлеба с сахарком.
– Как это мы могли есть такую бяку? – сказала Лиза, не доев картошку.
– А что делать? Пенсии-то маленькие.
– А зачем нам семнадцать ящиков? – спросила Лиза.
– Мы же хотели сделать прихожую, ты помнишь, полки?
– Да ну, – сказала Лиза, – какая-то противная квартира, нищета какая-то, никого невозможно пригласить в гости. А куда куклы-то подевались?
– Да ты помнишь, наша внучка-то три года назад…
– Ах да, она в последний раз приезжала и выкинула все старые игрушки, в которые когда-то сама играла.
– Мы берегли для ее деток, берегли, она приехала и выкинула.
– А мой велосипед? – спросила Лиза.
– Его разобрал твой внук, хотел собрать из него автомобиль, но потерял какой-то винтик.
– Ах да, он еще сломал нашу швейную машинку. Ах да.
– Милые детки, – сказала Рита. – Вот они удивятся, что вместо двух старушек у них появились две девочки-бабушки?
– Они нас не узнают, – сказала Лиза. – Они нас выкинут из квартиры и начнут вести следствие, кто убил старушек и живет вместо них, ты представляешь?
– Да! А как теперь почтальон нам отдаст старушкины пенсии?
Тут девочки всерьез забеспокоились. Пенсию принесет знакомая почтальонша. Рита получала пенсию через два дня, а Лиза через неделю. Надо было что-то предпринимать.