– Что же ты скрываешь от нас свою девушку? Приводи!
Он передал Маше, что в субботу родители ждут на ужин. Она удивилась и задала абсолютно нелепый вопрос:
– А для чего?
– В каком смысле, для чего? – разозлился он. – Просто познакомиться.
– А зачем? – вновь удивленно поинтересовалась она.
Нет, все-таки что-то ей абсолютно непонятно. Даже не знаешь, как человеку в девятнадцать лет можно объяснять такие вещи. А она канючила:
– А может, рассосется? Ну, не люблю я все это – здрасте, здрасте, шаркнуть ножкой, нож – вилка. А чем вы занимаетесь? А какие планы на будущее?
Но здесь он был тверд: во-первых, родители – нормальные люди, а во-вторых, как он им объяснит, что она не хочет приходить к ним в дом в их присутствии? Бред какой-то! Маша, вздыхая, согласилась. Он встретил ее у метро и купил маме букет садовых ромашек. Конечно, та накрыла стол – скатерть, пирог, курица, салат, бутылка вина. Маша не робела, просто недоумевала – к чему такой парад? Посидели, пообщались на общие темы. Без напряга. А потом пошли в его комнату, и она спросила:
– Я останусь?
Он помолчал и попытался ей объяснить, что это не очень здорово и их не поймут.
– Почему? – удивилась она. – Они же догадываются, что мы не просто за ручку ходим. Мы же взрослые люди? В конце концов, это называется «ханжество».
– Да нет, – оправдывался он. – Просто у нас так не принято, понимаешь, ну не готовы они пока к этому.
Она тогда впервые всерьез обиделась. Он спустился и поймал такси.
Назавтра мать ему сказала на кухне как бы так, между прочим:
– Ты же знаешь, конечно же, я за любовь. Но она не жена, понимаешь? И ты не обольщайся. Люби себе на здоровье, но не заморачивайся.
Он разозлился:
– И это говоришь ты? Ты, которая провозглашает лозунг – только любовь имеет значение?
– Это так, – медленно ответила мать. – Но, видишь ли, кроме любви, есть еще много составляющих семейной жизни. Ты понимаешь, о чем я говорю?
– Нет! – резко ответил он. И добавил: – От тебя я такого не ожидал.
Начались занятия в институте, и видеться они стали реже. Нет, он, конечно же, по-прежнему рвался, бежал к Маше при любой возможности – встречал в садике у Щуки, провожал, караулил у дома. Она, при всей своей легкомысленности, была довольно серьезно погружена в учебный процесс – говорила о педагогах, предметах, любимых и нелюбимых, примеряла на себя возможные роли. Он к учебе относился спокойно, по-студенчески, занимался от сессии до сессии. Этот процесс его не увлекал, просто он четко понимал, что надо получить «верхнее» образование. Мать с отцом сначала опасались – не будет ли он манкировать занятиями, но потом успокоились и вздохнули: сессии сдает – и ладно.
Новый год они встречали вдвоем у Маши. Мать, Марина-балерина, как он ее окрестил, встречала праздник где-то за городом. Тридцать первого днем он притащил маленькую пушистую елочку. Маша растерялась – украшать елку было нечем, игрушек в доме не водилось. «Странно, – думал он, вешая на елку мандарины, конфеты, плюшевые игрушки и еще какую-то ерунду, – люди живут совсем без традиций. А мама всегда говорила, что традиции – основа семьи». Праздничный стол, конечно же, Маша не приготовила, но выручили мамины утка и пироги с капустой. Торт купили в соседней булочной. Зажгли свечи и сели за стол. Маша произнесла тост, состоящий из двух слов:
«За счастье».
Потом они танцевали, пили чай и в два часа ночи вышли на пустую улицу. Снега лежало немного, но мела поземка, и небо было чистым и звездным.
– Я люблю тебя, – выдохнул он.
Она не ответила, а только внимательным и долгим взглядом посмотрела ему в глаза, а потом вздохнула и провела по его щеке своей невесомой рукой. И опять была ночь, и смятение, и все-таки счастье. А утром она ему сказала:
– Слушай, перебирайся ко мне. Будем чаще видеться.
Он растерялся, опешил, а потом неловко пошутил:
– Ты делаешь мне предложение?
– Как хочешь это назови, но маман на Кутузовском со своим Жекой, вроде у них все ладно, а я по тебе скучаю.
– Давай поженимся, – вдруг предложил он.
– Дурак, разве в этом дело, – ответила она и вышла из комнаты.
На следующий день он перевез к ней свои вещи – магнитофон, гитару, какие-то тряпки. Она дала ему связку ключей. А в целом, конечно же, ничего не изменилось. Днями они пропадали в институтах, вечером встречались, варили пельмени, иногда шли в кино, иногда заваливались к кому-нибудь в гости, иногда кто-то приходил к ним. Если вдруг Маша задерживалась, он не отходил от окна и почему-то начинал ревновать. Однажды он пошутил на эту тему, а она удивленно посмотрела на него и сказала:
– А ты меня, оказывается, совсем не знаешь. Пока я с тобой, мне никого другого не надо. А когда будет надо, ты первый об этом узнаешь.
Его это почему-то не успокоило, слова «пока я с тобой» еще раз опустили его на землю. Женщина-ветер, она принадлежала только самой себе. Нет-нет, у них по-прежнему было все хорошо. Они не скандалили, не устраивали разборки на бытовые темы (просто он сразу и со всем смирился), почти не обижались друг на друга. Но он ничего не мог поделать с ощущением, что все это, вся их так называемая семейная жизнь оборвется, обрушится в один день, без всяких признаков и предупреждений. Он был не из тех, кто радостно живет одним днем.
Раз в неделю, вечерами, когда у Маши были репетиции или прогоны, он заезжал к родителям. Жадно набрасывался на мамины котлеты, жаркое, съедал две тарелки супа. Мать сидела напротив, подперев голову ладонью, и грустно смотрела на него.
– Бедный ты мой, – говорила она, вздыхая и проводя рукой по его волосам.
Он взрывался:
– Почему бедный?!
Мать, грустно улыбаясь, говорила:
– Потому что худой и голодный.
А он уже рвался на Лесную – скорее, скорее. Он уже по ней нестерпимо скучал. Почему-то очень ждал лета – ему казалось, что летом опять будут свобода и абсолютное счастье: вылазки на природу, долгий сон по утрам, вечерние прогулки по теплому зеленому городу.
На 8 Марта он принес Маше букет белых гвоздик, как доставал тогда – отдельная история. Она удивилась:
– Я пролетарских праздников не признаю.
Он обиделся и сунул букет в помойное ведро.
Она молча собралась и, не говоря ни слова, оделась и ушла. В одиннадцать вечера ее все еще не было, и он поехал к родителям. Всю ночь ждал, что она позвонит. Она не позвонила. Ни назавтра, ни на следующий день. Он поехал на Лесную. Маша была дома – сидела на кухне с подружкой. Он вызвал ее в комнату и спросил:
– Ты ничего не хочешь мне сказать?
Она дернула плечом: