Радужная топь. Избранники Смерти - читать онлайн книгу. Автор: Дарья Зарубина cтр.№ 93

— За то, что принял отповедь, когда некому было, — ответила Агнешка.

Она сама едва не умерла, пропуская через себя чужую силу. От Болеслава, Конрада и Игора — Владу, от него — обратно страшную отповедь за убийство.

Они надеялись, что выдержат. Что хватит пары ударов, чтобы перепуганные нападавшие рванули, поджав хвосты, под родное крыльцо.

Но Владислав бил метко, страшно, и Землица отвечала ему сторицей за такое злодеяние. Не разбирала она, кто тут прав, а кто виноват. Ударил ты — ударит и тебя.

Сперва выпустил ее руку старик Болеслав. Конрад еще держался. Потянулся к ней великан-закраец, едва на ноги вставший после ворожбы Владислава и самой крепкой и действенной настойки Агнешки. Ему бы недели две, а то и месяц полежать, да куда там. Приковылял с ними в лес, повалился под березу.

Он крепко держал, и отдавал щедро, и принимал так, словно жизни своей не жалел. Словно не надо было больше ему этой жизни. Но и его силам пришел конец.

Агнешка вскрикнула, когда отповедь, не найдя того, кому отомстить за мертвых, рванулась через нее обратно, к Владиславу. Она удержала ее, сжигая невидимым огнем собственное тело, ища глазами, кому бы передать.

Дорофейка вложил в ее руку тоненькую ладонь и принял, сколько смог. Дар его, крохотный, не больше свечного пламени, не позволил отповеди сильно по нему ударить. Вскрикнул певчик, стал нянчить онемевшую руку, тихо подвывая.

И тут на плечо Агнешке легла невесомо широкая ладонь. И схлынула боль, ушел страх.

Она оглянулась и увидела высшего мага Мечислава. Он утирал с бороды кровь, словно только что пил ее на поле бранном, словно вино, и ухмылялся одобрительно. Мол, не оплошали, выдержали…

— Илария мне отдашь? — спросила Смерть, протянула руку, теперь уж вовсе нечеловеческую, длинную, костлявую, к материнскому кулону, что висел на шее Агнешки. Туда спрятала лекарка колечко из волос с плененной душой Илария.

Агнешка вынула медальон из-за ворота, открыла, погладила пальцами прядку — и положила обратно. Сказала:

— Оставь.

— Твое право, Бяла, — сверкнула семицветными глазами Смерть. — Твой дар за людишек просить. За истиннорожденных или из мертвой косточки острым месяцем вырезанных. Да только неблагодарны людишки-то.

— Отчего же, матушка.

Агнешка поклонилась до земли, с трудом устояв на ослабевших ногах.

— Спасибо тебе, высший маг Мечислав. За все.

Смерть расхохоталась, открыв в пугающей улыбке безъязыкий рот.

— Спасибо, что спас нас. Черну спас.

Агата склонилась к манусу, стоявшему перед ней почтительно на одном колене, шепнула на ухо:

— Приходи вечером в терем, Илажи.

Он коротко кивнул и проводил княгиню с князем на руках до закрытого возка.

— Ты, матушка, бери с собой спасителя-то в княжеские палаты, — тихо сказал Пкесь, принимая на руки Мирослава и помогая Агате расположиться в повозке. — Ведь в дружине уверены, что в манусе душа Владислава к своему уделу воротилась. И что клеймо его точь-в-точь там, где у князя рубин на лбу горел. Ему сейчас пальцем пошевелить — и ему Черну на блюде принесут. Не время сейчас гордыню показывать, матушка. Он спаситель Чернский. Да, страшно подумать, откуда такая силища, да только считаться с ней надобно. Бери мануса в советники, скажи, что ставишь при князе учителем. Пусть народ знает, что он в милости и в чести.

Агата кивнула, отворила дверцу возка и поманила к себе Илария.

— Манус, — сказала она громко, чтобы все слышали. — Со мною поедешь. Советник Гжесь тебе место даст. Кто-нибудь, скачите в город, скажите, чтоб праздник и пир готовили в честь спасителя Черны.

Старик, одобрительно поклонившись, выбрался из повозки, и Иларий занял его место.

Едва опустил он полог на возке, как Агата прильнула к нему, прижалась горячими губами к скуле, потянулась обнять, но манус убрал от себя ее руки.

— Уж теперь не может между нами с тобой ничего быть, княгиня. Чем крепче верят, что я — вернувшийся князь Влад, тем крепче Черна стоит.

Агата закусила губу, но склонила голову, соглашаясь.

— Иларий, — спросила она тихо. — Откуда сила у тебя такая?

— Бялу нам судьба послала, княгиня, — ответил он. — Через нее и силу я получил, и узнал, как топь урезонить. Есть ли, княгиня, в тебе истинная Землицына вера?

— Землица — она блага. Она всякого из своих детей знает, всякого любит и прощает.

То там, то здесь горели в поле погребальные костры. Трещал хворост, чадили сырые дрова, выли бабы, проклиная Збигнева Хуторского и калечного бяломястовского князя. Кого одергивали, говоря, что не дело мертвых хулить, а кого и нет. В своем они праве.

Уж первые торговцы, осмелевшие от вестей о возвращении князя в новом обличье, потянулись с возами, а кто и с семьями обратно в Черну.

Агнешка и Дорофейка стояли и смотрели, как медленно лижет огонь пучки соломы в основании погребального костра. Манус Борислав лежал на нем такой умиротворенный, словно спал и видел во сне кого-то родного, близкого, того, о ком тосковала его душа. Только ржаной сноп в его исчерченной шрамами руке напоминал, что уж не проснется, не встанет, не захохочет, обнажив желтые крупные зубы, не запоет про родную сторону, тронув лошадку в путь…

Старик-словник читал упокойную, то и дело кланяясь.

Опираясь на узловатую трость, раздобытую где-то ушлым вороватым словником, стоял бледный закраец. Длинные пряди лунных волос скрывали его лицо, но видно было, как напряжены его широкие плечи, как побелели костяшки пальцев, сомкнутых на посохе. С трудом давался ему похоронный обряд. Но Игор держался — хотел проводить к Землице истинного воина со всеми почестями.

В корзинке спал Мирогнев, посасывая большой палец здоровой ручки. Конрад на поле не пошел, остался домовничать со своей полянишной, которая, видно, решила, что чем толще маг, тем мощнее, и неустанно подсовывала книжнику то пирог, то ломоть хлеба с куском мяса…

Дорофейка вдыхал запах полевых трав, перемешанный с терпким духом жженого дерева и соломы, слушал, как поет свою протяжную, грустную песню ветер, блуждая между кострами, как захожий певец, и песня эта ему понравилась. Подумал Дорофейка, что надобно бы непременно спеть ее кому-нибудь, кто не умеет слушать ветер.

Он приоткрыл выздоровевший глаз и осторожно глянул через полуприкрытые веки на костер, уже почти в рост с ним объятый пламенем, на другие костры, людей, стоящих рядом с каждым из них. Увидел, как Агнешка и старый словник с двух сторон укрывают тело мануса снопами, чтобы не видать было, как огонь коснется лица, как оближет жадным языком руки, вцепится в одежду, в волосы. В густую черную бороду возчика Славки.