— Нет, — всхлипнула хозяйка. — Мой это пес. Мой. Потому и за возом тогда увязался, его-то чужой личиной не обманешь.
— Твой-то твой, а сейчас другого на двор привел…
Громыхнули большие сапоги. Вот-вот выйдет из-за угла возчик Славко. Князь провел над хозяйкой белой холеной рукой и тихо шепнул: «Невидима».
— Не берет меня сила, Владислав Радомирович, — проговорила хозяйка тихо.
— Тебя не берет, а ему глаза отведет.
Он крепко схватил за шиворот Проху. Пес уперся лапами в выскобленный добела ретивыми девками пол, да только из такой-то железной хватки разве вырвешься?
— Ну, здравствуй, Борислав Мировидович, говорят, жена у тебя рожает, Ханну зовешь на повой.
Бородач уж понял, что зря не в свою нору забрался. Посмотрел виновато из-под косматых бровей на господина. Опустился перед ним на одно колено, потянулся поцеловать край одежды, но князь отступил, не позволил коснуться.
«Вот ведь шкура человечья, — подумал Проходимка, — видно по глазам гордеца, что гнев его так и душит, ярость глаза застилает, а на лице хоть бы складочка».
— Позволь, княже… — начал возчик.
— Да не знаю, позволить ли. Уж не лгун ли ты, Борислав Мировидович. Последний раз видел я вчера твою супружницу, и уж очень она сокрушалась, что жив ты, что из дому ее выгнал. Сказал я ей, что ты в своем праве, а если еще вспомнить, сколько она за твои руки золотом не за дни — за годы получила, так при хорошей памяти и ручку свою белую на Страстной стене недолго увидеть. Отъелась и правда на моих-то подачках твоя благоверная, да только едва ли была на сносях, а тут нате, который час не разродится.
— Прости, Владислав Радомирович, ветер попутал. Мне бы Ханну повидать. На одно слово.
Словно почуял что, глянул бородач в угол, куда забилась хозяйка, и Проха задергался в руках князя, рванулся к ней. Возчик поднялся, хотел шагнуть к собаке.
— Какое это слово у тебя к моей лекарке? Из дому и ненадолго не путцу. Княгиня вот-вот разродится. Мне скажи, а я передам.
Бородач засопел. Князь толкнул к нему Прошку, так, что тот упал. Плохо еще слушались слабые лапы.
— Бери псину свою и уходи, Славко. Долг мой тебе от этого дня выплачен сполна. Но если еще раз увижу тебя рядом с теремом моим, рядом с Ханной…
Голос князя, становившийся все тише и глуше, превратился в утробный рык. Проха рванулся в угол и припал к ногам Агнешки. Она попыталась его оттолкнуть, да не тут-то было. Заскучал Проха так люто, что, казалось, прирос.
— Не он это, — не выдержала хозяйка. Шепнула едва слышно, но бородач услышал, закрутил головой.
Услышал и князь. Гнев все еще клокотал в нем, но уже не было во взгляде угрозы.
— Не моя это собака. Стряпухи… то есть, лекарки этой, Ханны. Не погуби, Владислав Радомирович! Дай с ней перевидеться. Сказал манус один, что она ему руки вылечила, силу вернула. Если может она силу возвращать, так я все ей отдам, до смерти служить буду как холоп, только пусть попробует, пусть вернет хоть толику, хоть каплю. Столько лет руки словно мертвые! И сам я словно и не жив. А тот, кому жить охота, за всякую соломинку хватается…
Услышав о манусе и его исцеленных руках, Агнешка стала белее полотна, не удержалась, оперлась на стену плечом. Князь бросил на нее тяжелый взгляд, который лекарка все-таки, хоть и с трудом, выдержала.
— Опять лжешь, манус Славко, — проговорил Чернский хозяин с нехорошей полуулыбкой. — Верно, будь в Срединных землях манус, которому удалось после встречи с радугой силу вернуть, уж все бы о нем болтали. Знал бы я…
Бородач осенил себя Землицыным знаком и снова повалился на колени.
— А ну-тка глянь-ка мне в глаза, манус Борислав, — приказал князь глубоким властным голосом. — Прямо глянь, как господину своему.
Проха шкурой почувствовал, как все переменилось. Словно ветер пролетел между князем и бородачом. Взгляд возчика заволокло туманом, а князь, напротив, впился тому в лицо ясным взглядом, словно коршун.
— А тем, кому разговор наш не надобен, — проговорил он, не спуская взора с бородача, — повелеваю прочь пойти, да только не вздумает пусть этот человек бегать. Поздно бежать.
Проха почувствовал на затылке ледяную от страха руку хозяйки. Агнешка схватила его за ошейник и поволокла прочь по переходу так скоро, что Проха еле лапы успевал переставлять да скреб когтями по полу. Не скоро она выпустила из пальцев ошейник, к тому моменту Прошка уж понял, куда идти — на запах из кухни, и шел охотно.
— Да с кем же ты пришел в Черну, Проходимец, если не с Иларием? Эх, жаль я, как князь Влад, не умею в мысли всего живого проникнуть. А ты ответить не можешь, бедолага. Как я тебя в тереме оставлю? Ведь со свету сживут меня и Надзея Черная, и княгини обе.
Хозяйка протянула ему кусок пирога с солониной, и Проха, в одно мгновение проглотив все, облизал ей руки.
— Ханна! — раздалось из глубины дома. — Княгиня на прогулку желает. Поди помоги.
Агнешка заметалась взглядом по кухне. Догадался Проха: ищет, куда пса от глаз господских спрятать. Повинуясь легкому тычку, он влез под лавку и замер.
Хозяйка выскочила за дверь.
Проха лежал, глядя, как медленно опускается на пол на тонкой белой нитке блеклый проснувшийся после зимней спячки паук. Думал: что теперь? Велит ли ему белый пес идти прочь или остаться при хозяйке? Не уедет ли из города Иларий, пока Прошка лежит тут с пауками и таится от грозных обитателей чернского княжеского терема? Вернется ли с разговора с князем бородатый возчик и не сгонят ли, если не вернется, из дому старика-рассказчика и маленького хозяина?
Задумался Проха, чей же он теперь: кому друг, кому слуга.
Будь его собачья воля, разорвался бы он на десяток гончаков да разбежался в разные стороны. Ленивый Проха вернулся бы в Бялое, на псарню князя Якуба. Проха жалостливый рванул бы обратно в дом бородача, чтобы утешить слепого мальчика-певца — плачет, небось, думает, убег его пес. Проха благодарный побежал бы искать мануса Илария — за спасение в ноги кинуться, отплатить добром за добро, как раньше бывало. Уж как нравился Проходимцу Илажка, сил нет. Все от баб манус пострадал, а будь с ним верный пес, так и не бывать бедам, изгнал бы смертный запах от мануса Прошка, не позволил бы Безносой подкрасться к синеглазому. Отправил бы Проха братьев-близнецов по дворам, по чужим землям, а сам остался при лекарке. Не мог он от нее так просто уйти, как отыскал. Словно пуповиной стали они связаны, когда в смертный час вышла Агнешка с того свету на Прошкин зов.
— А ну, вылазь, шуба блохастая! — раздалось над ухом. — Больше дела у меня нет, тебя по всему терему искать, приблуда!
Проха забился глубже, но его потащили за хвост, на голову обрушилась пыльная метла.
— Пошел! Пошел! — закричала девка, пихая его метелкой.
Проха зарычал и хотел было вцепиться в метлу, но вместо этого подскочил и схватил со стола пирог.