— Сядь, пожалуйста, — попросил Вадим. — Сядь. Нам надо поговорить.
Валя послушно опустилась обратно на лавочку, чувствуя, что вот-вот расплачется от нахлынувшего вдруг непонятного смятения, даже испуга.
— О чем говорить? — пролепетала она, изо всех сил стараясь овладеть собой. — Кто я для тебя? Игрушка.
— Почему ты так решила? — Вадим властным жестом повернул к себе ее лицо. — Я ведь только что сказал, ты мне очень нравишься. Что еще?
— Этого… мало, — тихо проговорила Валя, глядя ему в глаза.
— Разве? — В его голосе слышалось искреннее удивление. — Тому, другому… который отец ребенка, ты тоже нравилась? И он тебе — ведь так?
— Нет. — Она помотала головой. — Нет, не так. Тенгиза я любила и думала, что он меня любит.
— Любовь! — Вадим пренебрежительно хмыкнул и замолчал. Затем, постепенно, взгляд его смягчился, выражение лица стало задумчивым и отрешенным. Он взял Валину руку, осторожно сжал чуть повыше запястья. — Любовь, Валя, штука такая: сегодня она есть, а завтра ее нет. И наоборот. А если уж совсем начистоту — лучше, чтобы ее вовсе не было. Тогда судьба не ударит тебя со всей силы под дых в тот момент, когда ты этого совсем не ждешь.
Валя поняла, что он имеет в виду Лику, ее трагическую, внезапную смерть, в один миг разрушившую его счастье.
В коляске зашевелился проснувшийся Антошка, заскрипел, пробуя голос, готовясь вот-вот разреветься, что есть мочи.
— Вот что, — нарочито деловитым тоном произнес Вадим и, встав со скамейки, пару раз качнул коляску, — сейчас пора домой. А вечером, как уложишь его, спускайся вниз. Я буду ждать тебя у себя в кабинете. Придешь?
— Зачем? — снова эхом повторила Валя.
— Ты знаешь зачем. — Вадим улыбнулся.
Потрепал Валины волосы и широко зашагал к коттеджу, толкая перед собой коляску с сыном.
19
Кира сидела в детской в кресле и вязала на спицах ярко-оранжевый детский свитерок. На груди свитера отчетливо обозначился рисунок: коричневый заяц, держащий в лапах красную морковку.
— Вот и вы, — обрадовалась Кира, увидев в дверях Валю с Антошкой на руках. — Гляди, как выходит. Здорово, правда? — Она продемонстрировала ей вязание.
— Здорово, — проговорила Валя, стараясь унять предательское сердцебиение и одышку.
Руки ее тряслись, и она, опасаясь, что может уронить малыша, сунула его в кроватку. Антошка, не привыкший к столь непочтительному обращению, тут же горестно завопил.
— Зачем ты его туда положила? — недовольно проворчала Кира, откладывая спицы. — Знаешь ведь, ему нравится быть на руках.
— Мне нужно переодеться для кормления, — отрывисто объяснила Валя.
— Дала бы его мне. — Кира уже семенила к кроватке, на ходу приговаривая нежным, воркующим голосом: — Ну что, моя рыбка? Что, птичка? Бросили тебя, бедного, бросила нехорошая тетя Валя! Сейчас, погоди, я тебя возьму.
Валя, радуясь, что Кира отвлеклась и не смотрит на нее, юркнула в занавешенную нишу, где находилась гардеробная, и принялась стягивать с себя нарядные шмотки.
Она не знала, как ей быть. Выполнить просьбу Вадима, спуститься к нему? Стать его любовницей, не рассчитывая на что-то слишком серьезное — так, как это делала Верка? Она ведь сама мечтала об этом, мечтала тайком от себя, для этого и наряжалась, и красилась.
Хорошо. А что потом?
— …Валь! — крикнула из комнаты Кира. — Ты там уснула, что ли? Мы хотим кушать!
— Да, да, сейчас. Иду. — Валя скинула блузку, набросила на голое тело шелковый халатик и вышла из-за занавески. — Иди сюда, мой сладкий! — Она протянула к Антошке руки.
Тот расплылся в счастливой улыбке, что-то залопотал, завертел головкой.
— Смотри-ка, — удивилась Кира, — узнает.
— Еще бы ему не узнавать того, кто его поит молочком по пять раз на дню, — засмеялась Валя, прижимая к себе малыша.
От Антошки вкусно пахло сладким, молочным духом, тельце его было теплым и мягким. Держа его у груди, Валя немного успокоилась, расслабилась.
Какая разница, что будет потом? У нее есть Антошка, и это главное. Вот его она любит по-настоящему, нисколько не сомневаясь в своей любви и ничего не опасаясь. И малыш платит ей взаимностью. А Вадим… он же, всего-навсего, мужчина. Так почему ей, женщине, не попробовать то, чем надлежит заниматься с мужчинами?
Кира сидела рядом на диване, наблюдая за тем, как ребенок жадно опустошает грудь.
— Хорошо погуляли? — ее вопрос прозвучал искренне, безо всякого подвоха.
— Как обычно, — коротко ответила Валя.
— Обычно ты не выглядишь такой взволнованной. У тебя лицо горит.
— На улице ветер.
— От летнего ветерка не бывает румянца, — резонно возразила Кира. — Вы не поссорились?
— Нет. Вовсе нет. — Валя потихоньку высвободила из-под ребенка затекшую руку и пошевелила пальцами. — Мы… просто разговаривали.
— Просто разговаривали. — Кира взглянула на нее с укоризной. — Дорогая, я, безусловно, человек строгих правил, но не такой уж синий чулок, как тебе кажется. Кого ты хочешь обмануть? Саму себя? Я же вижу, вот уже месяц, как смотрит на тебя Вадик, какая ты приходишь после ваших «прогулок при луне». Очевидно, сегодня он оставил разговоры и перешел к решительным действиям. Я угадала? — она добродушно улыбнулась.
От ее улыбки у Вали потеплело на сердце. Как все-таки хорошо, что есть Кира, которая все видит, все понимает и никогда не осуждает ее, как остальные.
— Кирочка, — прошептала она срывающимся голосом, — Кира, я… не знаю, что делать. Меня… тянет к нему, ужасно тянет. И он… он велел прийти сегодня… когда Антошка уснет.
— Так в чем же дело? — Кира удивленно подняла выщипанные в ниточку брови. — Иди.
— Но ведь это… это нехорошо. Ты первая будешь думать обо мне невесть что.
— Я? Почему? Ты имеешь в виду Лику?
Валя молча кивнула и потупила взгляд.
— Милая, это ребячество с твоей стороны. Во-первых, какое я имею право контролировать Вадима? Он взрослый, самостоятельный мужчина, мы все тут живем на его средства. А во-вторых… почему ты так уверена, что Лика была бы рада, если бы после ее смерти муж сделался монахом и дал обет безбрачия?
— Так мне… — нерешительно начала Валя, слегка ободренная ее словами.
— Идти и не раздумывать, — перебила Кира твердым, убежденным тоном. — Все равно, рано или поздно это произойдет, от судьбы не убежишь.
— Ты считаешь это судьбой? — Валя смотрела на подругу широко распахнутыми глазами.
Подбородок Киры напрягся, уголки ее губ едва заметно дернулись книзу. Она отвела взгляд от Вали к окну.