Время свинга - читать онлайн книгу. Автор: Зэди Смит cтр.№ 95

Восемнадцать, шестнадцать и пятнадцать — но руки у нее были в масле, поэтому она показала мне на свой задний карман, и я вытащила ее телефон. Провела по экрану вправо. На миг заметила ничем не загороженное изображение высокого молодого человека в мантии выпускника, по бокам — улыбающиеся младшие сестры. Она сообщила мне, как их зовут, в чем их особые таланты, какого они роста и темперамента и как часто — или нет — каждый из них звонит ей по «Скайпу» или отвечает на «Фейсбуке». Недостаточно часто. За те десять или около того лет, что мы обе проработали у Эйми, то был самый длительный и личный у нас с ней разговор.

— Ими мамка моя занимается. В лучшую школу ходят в Кингстоне. Он теперича в Универтитет Вест-Индии подастся, на инженера. Он чудесный молодой человек. Пример с него берут, девчонки-то. Звязда он прям. Они на него уж так равняются.

— Я с Ямайки, — сказала я, и Эстелль кивнула и ласково улыбнулась младенцу. Я столько раз уже видела, как она это делает, когда мягко подтрунивает над детьми или самой Эйми. Вспыхнув, я поправилась: — То есть родители моей мамы — из Сент-Кэтрин.

— А, да. Ясно. Бывала тама?

— Нет. Пока нет.

— Ну, ты еще молодая. — Она вновь завернула младенца в кокон и прижала к груди. — Время, оно за тебя.

Настало Рождество. Мне представили младенца — всем нам — как свершившийся факт, законное удочерение, предложенное и одобренное родителями, и никто не поставил это под сомнение, во всяком случае — вслух. Никто не спрашивал даже, что может значить слово «одобренное» — при таком-то глубоком неравенстве. Эйми обуяла любовь к младенцу, все остальные, казалось, радовались за нее — то было ее рождественское чудо. А у меня остались одни подозрения — ну и то, что весь процесс от меня скрывали, пока он не завершился.

Несколько месяцев спустя я вернулась в деревню в последний раз — и как могла хорошенько расспросила. Никто со мной об этом разговаривать не хотел, не предлагал ничего, кроме счастливых банальностей. Биологические родители здесь больше не жили, никто, казалось, толком не знал, куда они переехали. Если об этом что-то и было известно Фернандо, он бы мне все равно не рассказал, а Хава переселилась со своим Бакари в Серрекунду. Ламин тоскливо болтался по деревне — скорбел по Хаве; возможно, я тоже. Вечера на участке без нее были долги, темны, одиноки и коротали их целиком на языках, которых я не знала. Но хотя я твердила себе, направляясь к Ламину — всего я так делала пять или шесть раз и неизменно поздно ночью, — что мы с ним просто отрабатываем физическое желание, думаю, мы оба прекрасно понимали, что, какая бы страсть между нами ни существовала, она была направлена через другого человека на что-то еще, к Хаве — или к тому, чтоб быть любимым, или чтобы просто доказать себе нашу собственную независимость от Эйми. На самом деле это она была тем, в кого мы целили всю нашу безлюбую еблю, она участвовала в процессе так, словно присутствовала в комнате.

Крадясь от Ламина обратно на участок Хавы, как-то очень рано поутру, еще и пяти не было, солнце только начало подниматься, я услышала зов к молитве и сообразила, что уже слишком поздно оставаться незамеченной: какая-то женщина тянула несговорчивого осла, мне из дверного проема махала компания детворы, — и потому я сменила курс, сделала вид, что просто вышла прогуляться без какой-либо особой цели: все знали, что американцы так иногда поступают. Огибая мечеть, прямо перед собой я увидела Фернандо — он опирался на следующее дерево, курил. Я никогда раньше не видела, чтобы он курил. Попробовала небрежно улыбнуться ему в знак приветствия, но он подстроил свой шаг к моему и больно схватил меня за руку. От него пахло пивом. Похоже, он совсем не спал.

— Что ты делаешь? Зачем ты так поступаешь?

— Ферн, ты за мной следишь, что ли?

Он не ответил, пока мы не достигли другой стороны мечети — у громадного термитника мы остановились, с трех сторон нас не стало видно. Он отпустил меня и заговорил так, словно у нас не заканчивалась какая-то долгая дискуссия.

— А у меня для тебя хорошая новость: благодаря мне он будет с тобой очень скоро на постоянной основе, да, и все это из-за меня. Вообще-то я сегодня еду в посольство. Я очень прилежно работаю за кулисами ради объединения молодых и не таких уж молодых любовников. Всех троих.

Я начала было отрицать, но какой смысл? Ферну всегда очень трудно было врать.

— Должно быть, у тебя к нему по-настоящему сильное чувство, если ты стольким рискуешь. Столь многим. В последний раз, когда ты здесь была, знаешь, я заподозрил, да и в предыдущий раз — но это отчего-то все равно шок, когда подтверждается.

— Но у меня нет к нему никаких чувств!

Лицо его тут же стало беззащитным.

— Ты себе воображаешь, что это должно меня утешить?

Наконец — стыдно. Подозрительная эмоция, такая древняя. В академии мы всегда советовали девочкам ее не испытывать, поскольку она устарела, не помогает и приводит к таким практикам, каких мы не одобряем. Но я сама наконец-то ее почувствовала.

— Пожалуйста, не говори ничего. Прошу тебя. Завтра я уезжаю, и на этом всё. Оно едва началось и уже закончилось. Пожалуйста, Ферн, — тебе придется мне помочь.

— Я пытался, — сказал он и ушел прочь, к школе.

Следующий день был мукой, и день за ним, и перелет был мучителен, переход по аэропорту с телефоном, как с гранатой, у меня в заднем кармане. Она не взорвалась. Когда я вошла в лондонский дом, все там было как прежде, только счастливее. Дети устроились неплохо — по крайней мере, от них до нас не доносилось ни звука, — последний альбом приняли хорошо. Фотографии Ламина и Эйми вместе, оба очень красивые — еще на дне рождения Джея, с концерта — публиковали во всех сплетниках, и они по-своему были гораздо успешнее самого альбома. Дебют состоялся и у младенца. Логистика мир не особо интересовала, как выяснилось, и газеты считали малышку восхитительной. Всем казалось логичным, что Эйми удалось так легко раздобыть себе ребенка — с такой же легкостью она могла бы заказать в Японии сумочку ручной работы. Сидя однажды у Эйми в трейлере на съемках видеоклипа и обедая с Мэри-Бет, личной помощницей номер два, я робко затронула тему, надеясь выудить из нее какую-то информацию, но осторожность моя оказалась излишней — Мэри-Бет была счастлива мне все выложить, я заполучила историю целиком: контракт составил один из юристов шоу-бизнеса через несколько дней после того, как Эйми познакомилась с младенцем, и Мэри-Бет присутствовала при подписании. Она была в восторге от такого свидетельства собственной значимости и того, что это говорило о моем положении в иерархии. Она вытащила телефон и пролистала снимки Санкофы, ее родителей и Эйми — все вместе они улыбались, а где-то между этими фотографиями я заметила и сам контракт, снимком с экрана. Когда Мэри-Бет вышла в туалет и оставила свой телефон передо мной, я отправила договор себе электронной почтой. Двухстраничный документ. По местным меркам — огромные деньги. Примерно столько же мы тратили за год на цветы для дома. Когда я изложила этот факт Грейнджеру, моему последнему союзнику, он удивил меня: счел это благородным случаем «подкрепления слов деньгами» и с такой нежностью говорил о младенце, что все имевшееся по этому поводу у меня звучало в сравнении чудовищно и бесчувственно. Я осознала, что разумная беседа тут невозможна. Малышка наводила чары. Грейнджер был так же влюблен в Кофи — так мы ее называли, — как и все остальные, кто подходил к ней близко, и бог свидетель — любить ее было легко, никто не мог бы этому противиться, уж точно не я. Эйми же втюрилась по уши: час или даже два она могла провести, лишь сидя с малышкой на коленях, просто глядя на нее и больше ничего не делая, а зная отношения Эйми со временем, зная его ценность и малодоступность для нее, мы все понимали, какую могучую меру любви это собой представляет. Малышка искупала любые омертвляющие ситуации: долгие совещания с бухгалтерами, скучные примерки, мозговые штурмы по связям с общественностью, — она меняла цвет дня исключительно своим присутствием в углу какой-нибудь комнаты, на коленях у Эстелль или качаясь в люльке на стойке, похмыкивая, курлыкая, плача, непорочная, свежая и новая. Мы толпились вокруг нее при любой возможности. Мужчины и женщины всех возрастов и рас — но все мы отработали определенное время в команде Эйми, от старых боевых коней вроде Джуди, до среднего звена вроде меня и юных деток только что из колледжа. Все мы поклонялись у алтаря малышки. Малышка же начинала с нуля, малышка не была скомпрометирована, малышка не шустрила, малышке не требовалось подделывать подпись Эйми на четырех тысячах рекламных снимков, отправлявшихся в Южную Корею, малышке не нужно было извлекать смысл из обломков и осколков того и сего, малышка не ностальгировала, у малышки не было воспоминаний и сожалений, ей без надобности химический пилинг кожи, у нее не было телефона, ей некому было писать электронные письма, время поистине было за нее. Что бы ни случилось потом, случилось это не от недостатка любви к малышке. Малышку просто окружала любовь. Вопрос только в том, на что любовь дает тебе право.