Радуга и Вереск - читать онлайн книгу. Автор: Олег Ермаков cтр.№ 81

— Неопохмеленный муж, как слабая барышня! — воскликнул Любомирский, отряхивая жупан, поправляя рогатывку.

— Охота хуже пира хмелит, — согласился пан Ляссота, с улыбкой поглаживая свои усы. — Но на похмелье не могу вам, любезные паны, предложить охоту… А закусить, горло промочить — милости просим.

И все двинулись к главному дому в дубах и липах. Дом был добротный, в два этажа. Убранство мало чем отличалось от убранства дома Плескачевского, только вот оружия всюду было много, в углах и на стенах, сабли, секиры, копья. Луки с колчанами, мушкеты, ружья. Острог был деревянной крепостью посреди этих лесов и болот, прорезанных ручьями и речками.

— Здесь форпост Короны, — говорил пан Ляссота, потчуя рыцарей.

Закуска была добрая: зажаренные поросята, грибы, соленая рыба и даже пироги с говядиной и пироги с мелко искрошенной и смешанной с луком рыбой. А также свиные кишки с мясом, гречневой кашей, мукой и яйцами. Пили — наконец-то! — пшеничное пиво с малиной и водку, настоянную на можжевельнике. Вина в подарок привез пан Плескачевский и потребовал не потчевать сейчас гостей этим вином-то, поберечь, они и в замке будут пить такое.

— Так чем там у вас погреба-то забиты, паны смоленские? — с улыбкой вопрошал пан Ляссота, блестя щеками и подхмеленными голубыми глазами. — Вином или порохом? Чем собираетесь гостей московитов потчевать? Ведь и у нас уже слышно: идет Михайла Борисович Шеин снова на воеводство. И, вон, Белую взяли, Рославль, Дорогобуж…

— Тут и больше взято: Невель, Себеж, Сураж, — перечислял пан Плескачевский. — Но! — и тут он воздел вверх палец с перстнем, — еще как оно повернется. Multi enim sunt vocati, pauci vero electi ^[190].

— Не быть медведю на воеводстве! — кричали паны. — И Smolenscium навеки польский! Град свободный! Град Короны!

Стучали кружки, пенилось пшеничное пиво на малине, резко шибала в нос свежим хвойным духом водка. Выпивка на старые дрожжи упала и сразу произвела быструю работу. Паны из замка начали хвалить своих воевод, а особенно пана Гонсевского и усопшего короля Сигизмунда, много заботившегося о ремонте стен и башен града, причинившего ему достаточно неприятностей. Пан Любомирский призвал пана Николауса сейчас же прочесть ту дивную поэму Яна Куновского. Но Вржосек отвечал, что нет с собой свитка.

— Стойте, а не сыщется ли у вас здесь инструмента, а именно лютни? — спросил пан Григорий, поглядывая на Николауса и на пана Ляссоту. — Это умение наш музыкант всегда с собою носит.

Пан Ляссота отвечал, что такого инструмента нету, но есть другие. Он хлопнул в ладони и приказал подбежавшему слуге кого-то позвать. И вскоре в дом явились раскосые литовские татары с бубнами и дудками и каким-то струнным инструментом. И в доме, как пожар, вспыхнула диковинная, а точнее дикая музыка. Пан Григорий со смехом смотрел на Николауса, хлопал его по плечу.

— Под такую только медведям вашим и плясать! — кричал пан Любомирский.

И тогда пан Ляссота велел притащить подаренную шкуру с головою, и два пахолика принялись вертеть шкуру, крутить башку под визгливую музыку. Все хохотали. Пан Новицкий выхватил кинжал и пошел наступать на медвежью шкуру.

Когда музыканты и пахолики утомились, пан Ляссота вопросил о цепи.

— А цепь я себе оставил на память! — воскликнул пан Плескачевский.

— Ты ее возьми в замок, — посоветовал пан Ляссота. — Снова отвести русского воеводу в Варшаву. Московитам любы цепи.

Пан Плескачевский пощипал щеточку усов и так ничего и не ответил.

Только через два дня пан Ляссота отпустил охотников, опухших, правду сказать, от сего гостеприимства и охрипших от застольных песен и споров. И то пан Плескачевский насилу вырвался из дружеских объятий, уже опасаясь, не упредит ли их Москва-черепаха. Страсть охотничья остыла, и на смену явилась воинская трезвость. Вообще шляхта известна своим своеволием. Даже и в самый тревожный момент предстоящей битвы паны могут заспорить да повернуть своих коней и людей и уйти прочь… Такое случалось не единожды. И когда Ляссота говорил про цепь, у пана Григория мысль — ну не о цепи, конечно, а о строгом законе явилась: вот чего не хватает панам радным… А сам сидел на пиру, вместо того чтобы, быстро собрав обоз с припасами, уже и подъезжать к замку. И до этого потехе охотничьей предавался… Ох, это уж так… Слаб и грешен. За припасами и давно надо было снарядить команду. Но — не было вестей от Калины. А так-то пан Плескачевский отговаривался тем, что дорога еще не установилась. Хотя и морозы давно уже ударили и все оковали… Вот как так получается? Бог весть. Когда все страсти поутихнут — и рассуждение придет здравое: все ясно, как надо.

Но это и любо сердцу шляхтича: ходить по самой кромке, а пробьет час — и кинуться встречь судьбе.

Еще день ушел на сборы. И наконец обоз с зерном, мясом и рыбой, медом и мехами двинулся. Калина провожать не мог, отлеживался с обезображенным лицом и ранами, но был жив. А черный мужик помер. От одного-то удара. Но ему делалось все хуже, кровью плеваться он не переставал — и помер, скрючившись. В тот день, как охотники в острог на пир отправились, и помер. Хоронили его в день отъезда. Пан Плескачевский не пошел, но велел вдове отдать четыре овцы и барана.

Выступили и сразу встали: навстречу обозу прискакал мужик от Никиты Чечетова, узнавшего о приезде зятя, с вестью: из Рославля пришли казаки, в деревне за болотом и стоят.

— Пся крев! Опять сей Долгий Мост! — в сердцах крикнул пан Григорий.

Но что делать? Пришлось срочно поворачивать и уводить обоз мимо имения — снова в Николу Славажского. И лишь успели войти в острог, как засвистали пули, загикали всадники. С башенок по казакам ударили литовские татары. Началась пальба. Пан Ляссота приказал выкатить к воротам все свои четыре пушки. Но казаки на штурм и не пошли. Повертелись, постреливая, перед острогом и убрались.

Пришлось пану Григорию с товарищами отсиживаться в остроге, досадуя на такой-то поворот, впрочем, ожидаемый, ведь о взятии Рославля еще месяц назад поступила весть.

И тут-то и натянулась струна, некая струна, давно дрожавшая в душе у Николауса, позванивавшая чуть слышно и вдруг запевшая пронзительно о панне Вясёлке. Как обстоятельства переменились и панна в своих цветочных одеждах, с притягательными глазами стала и вовсе недоступна — даже для взора, — так и прояснилось все у молодого шляхтича на сердце. Он не знал, куда деваться в опостылевшем остроге. Сия деревянная крепость стала, как тюрьма. Что делать? Пан Григорий подбивал Ляссоту налететь с казаками и татарами на тех рославльских казаков. Но пан Ляссота проявлял осторожность. Кто знает, сколько их там? Его задача держать острог. Надо было дождаться сообщений от верных людей, такие у пана Ляссоты были в округе. Неспроста Ляссоту все звали Лисой.

И вскоре вести такие пришли. В Долгом Мосту стоит три сотни казаков и стрельцов Богдана Нагого, стольника и воеводы, занявшего Рославль и теперь выступившего к Смоленску. Имение Плескачи, или Полуэктово, сожжено. Сожжено и имение Никиты Чечетова, а хозяин посажен на кол. Проведали казаки да стрельцы о том, что он-то и упредил панов.