Странно, но в тот день в зале, где собрались более трех десятков самых богатых и влиятельных мужей Московии, не было долгих споров и прений. Слово ЛИТВА не называлось, но всем было ясно, отчего об этой стройке стали говорить до намечаемой свадьбы Дмитрия, еще при неразобранных обгорелых московских завалах. Каменный Кремник требовал очень больших расходов, но дума согласно кивнула соболиными и бобровыми шапками на слова тысяцкого Москвы:
– Полагаю, всем все ясно, бояре? Открываем сундуки и кладовые тогда! Старосты пусть, не мешкая, шлют смердов на разбор пожарища, ломку и перевозку камня из Мячкова. Я ноне же посылаю во Псков за мастерами каменными. Как прибудут – начнем и землю под основу стен копать! Этой зимой на лавках никому отлеживаться не придется. Все, владыка?
– Нет, Василий Васильевич! Давайте и насчет свадьбы Дмитрия Ивановича решать.
– А чего решать? – хмыкнул Семен Жеребец. – Сватов шлем и на Масленую окрутим!
– Токмо обговорить в Нижнем сразу надобно, где свадьбу играть будем, – перебил его Тимофей Вельяминов. – На Волге у тестя великому князю не след, а Москва нонче невеселая…
– Может, Коломна всех удоволит? – подал голос Дмитрий Зернов. – Не вашим и не нашим, а город московский и видный.
– Можно и в Коломне, – заговорил великий князь и неожиданно, совсем по-детски, добавил: – А она хоть красивая, эта ваша Евдокия?
По рядам бояр прошла волна басовитого хохота. Даже Алексий не удержался и вытер набежавшую слезу. За всех ответил сын тысяцкого Николай Вельяминов, сам совсем недавно сыгравший свадьбу со старшей сестрой Евдокии:
– Писаная красавица, княже!! Головой ручаюсь! Как первую ночь на снопах с нею проведешь, так и забудешь все на свете.
Тут и Дмитрий понял свою оплошность. Улыбнулся сам:
– Все, бояре, думать закончили. Начинаем дела не стряпая вершить!
Глава 10
Грустно и печально выглядела Москва. Черные, во многих местах рассыпавшиеся крепостные городни, закоптелые церкви, в которых местами треснули от нестерпимого жара стены. Груды обгорелых бревен на месте княжеского и иных дворов. Черный снег, перемешанный с пожарищем тысячами лаптей согнанных на возведение нового города смердов и мастеровых. Горы длинных бревен, уже белеющих сочными стволами и еще не ошкуренных. Сотни упряжек, везущих и везущих дерево, железную ковань, дранку, доски, снедь. Неумолчный стук топоров, жужжание пил, крики «Ой, да-а-а!», «Пошло, родимое!» Радостное хмельное веселье вокруг уже возведенных теремов. И так с короткими перерывами до середины следующего лета. Стольный город поднимался на глазах, лишь стены оставались пугающе-молчаливы.
Московская стройка надолго затихла лишь в середине января, когда колокольный благовест по всему княжеству возвестил о свадьбе великого князя Дмитрия Ивановича и нижегородской княжны Евдокии Дмитриевны. В Москве неделю на улицах бесплатно поили хмельным и кормили всех желающих. Забыты были холод и грязь, ушибы и ссадины, сорванные мозоли и надоевшие вши. Девки пели кучками, водили хороводы, улыбались отмывшимся в банях парням. Мужики танцевали вприсядку, пьяно обнимались, тискали девок и чужих женок, сходились на кулаках, размазывали по лицу кровавые сопли и вновь обнимались и целовались. Москва отдыхала по-русски!
Федор воспользовался этой передышкой и укатил сначала домой, а потом в Коломну. Желание собственными глазами увидеть широкую княжескую свадьбу побороло все остальные. А в приграничном городе было на что посмотреть!
В Коломну съезжались князья со своими семьями и дружинами из Москвы, Суздаля, Нижнего, Дмитрова, Юрьева-Польского, Ростова, Переяславля и многих других удельных городов. Улицы расцвели дорогими одеждами, конской упряжью, оружием. Несколько хоров песельниц пробовали свои силы, то вполголоса, а то и во всю силу женского многоголосья готовясь доказать, что они – лучшие. Мясные и рыбные ароматы плыли далеко за старыми дубовыми стенами, заставляя невольно сглотнуть слюну спешащих из окрестных сел и деревень на невиданный праздник простолюдинов. И колокольный звон, нескончаемо текущий над Москвой-рекою! Когда ж полетело из княжеских рук в толпу серебро, когда заплясали и задудели в рожки и дудки скоморохи, когда питие и снедь явились на улицах простому люду – пошло-поехало!!!
Красиво умела гулять матушка-Русь и в те далекие от нас годы!..
…А в самом начале года 1367-го, согласно воле Митрополита Алексия, великого князя Дмитрия и думских бояр, Москва стала вновь похожа на растревоженный муравейник. Княжество начало строить свое новое, белокаменное сердце. В извоз были брошены тысячи лошадей: везли серый известняк из Мячкова. Людское многолюдье с рассвета и до темноты копошилось на крепостных валах, разбирая сгоревшие стены, вывозя прочь их земляное нутро, роя глубокие рвы под основу новых стен. Мужиков силком на работы не гнали: в деревнях было голодно после засухи и неурожая, а работному люду каждый день перепадали и каши, и рыбная либо мясная уха. В княжьих угодьях часто проводились загонные охоты, и убоинку для мужицких желудков не жалели.
Федор со своими митинскими и лужковскими мужиками был поставлен на земляные работы. Пока стояли морозы, смерды успели отрыть двухсаженной глубины ров по всей длине будущих стен. Но с первым теплом срезы глины и песка засочились грунтовыми водами, поплыли вниз. Привезенные из Пскова мастеровые ругались денно и нощно:
– Куды ж камень-то класть в такую жижу? Своей тяжестью токмо еще больше вдавится вниз. Извести время нужно, чтоб схватиться, а нешто эта мразь даст камню полежать хоть седмицу спокойно?
– Как же ты раньше строил? – зло выкрикнул Федор, обессиленно смахивая грязной рукой пот со лба. – Небось мешками гривен князь тебе за работу платит?
– У нас в Плескове скала внизу, там такого болота нету.
– Так любое ж болото загатить можно, тюря!!
Каменных дел мастер словно споткнулся, услышав эти слова:
– Загатить? Как тебя зовут, боярин?
– Ну, Федор.
– Чем же ты свои болота гатишь, чтоб с годами не сопрело?
– Известно чем: дубом! Он заморится и веками будет лежать. А сверху уж можно будет и осину валить, тоже с водою дружит.
– А ну, пойдем со мною!
– Куда это? – насторожился Федор.
– К старшому моему. Мы ведь уж который день головы над этой жижей ломаем. А тут, похоже, свет забрезжил!
Старший среди плесковичей мастер Фома долго слушал своего помощника. Наконец вопросил, обращаясь к Федору:
– Возмогут твои мужики дно и стены рва дубом обложить? Вроде большого корыта низ и бока укрепить?
– А что ж не смогут? Мои мужики что заступом, что секирой – всем справно владеют. Гвоздей больших и скоб надобно будет много, да досок сосновых.
– Будет. За сколь времени двадцать саженей рва в дуб оденешь?
Федор привычно сунул пальцы в волосы, производя расчеты.