А кроме того, ничто так не мешает щенячьему восторгу, как собачья усталость.
На «Грифе» Стерляжий не пробыл и получаса – умчался вниз, перегрузив аппаратуру в «земной» лифт; одновременно «лунная» кабина унеслась вверх, увозя к последней пересадочной станции очередную бригаду старателей. А я остался.
До сих пор не знаю, было ли поручено кому-нибудь присматривать за мной, а если да, то кому. Персонал был новый, незнакомый. Возможно, кто-то и шлялся поблизости от меня с пиявкой за ухом, а возможно, и нет. Корпорация не уставала удивлять меня более чем странной системой проверки лояльности сотрудников. Если сразу не ликвидировали, значит, доверяют, и доверие простирается достаточно далеко – вплоть до космоса. На «Грифе» ситуация уже иная – только тут, в невесомости, и могут существовать симбиотические пиявки (даже лунные условия, как выяснилось, оказались им не по нраву, что заставило меня крепко призадуматься: что же это за место такое – болота Медузы?), так что существует строгая аксиома: если человек побывал на орбитальной невидимке – он «чист», и без дураков. Даже случай со мной не нарушил аксиому: ведь в первый раз я был я, а во второй – сразу попался.
На Земле и под землей все иначе. Внедренные в структуру Корпорации агенты типа Эвелины Гавриловны всегда существовали и будут существовать, причем на всех уровнях, исключая, возможно, совет директоров (Стерляжий как-то обмолвился, что все члены совета в разное время побывали на «Грифе»). Не исключено, что в штаты Корпорации уже затесалось сколько-то агентов иностранных спецслужб, несмотря на то, что целое подразделение ФСБ обеспечивает информационное прикрытие – нашим-то конкуренты ни к чему. Беда в том, что в природе нет ничего абсолютно герметического. Не существует плотины, сквозь которую не просачивалась бы вода, а уж когда речь идет о людях, разглагольствования об абсолютной надежности тех или иных защитных мер просто смешны. Плотину из рыхлой земли и источенных короедом бревен неминуемо размоет.
Можно с бесконечным терпением наращивать плотину. А можно просто не жить там, где пронесется ревущий мутный вал, когда плотина рухнет. Ведь рухнет же она когда-нибудь.
Информационные плотины рушатся с ужасным грохотом. Корпорация тысячу раз права: пора смываться, чтобы не смыло. Еще год, максимум два, и у нее не останется выхода – либо лечь под тех, кого невозможно уважать, либо, наоборот, подмять под себя все, что шевелится, причем в мировом масштабе. Первое – крушение надежд, второе чревато катастрофой, да и не по Сеньке шапка.
Трудно быть полубогом – не поймут. Бог или дерьмо – выбирай, кем быть. Или уноси ноги и не маячь, раздражая соблазном.
Обо всем этом и еще о многом я думал, отлаживая хронически барахлившее жизнеобеспечение «Грифа». Я так и знал, что мне не удастся спокойно отвисеться в невесомости, баюкая мышцы, суставы и позвоночный столб. Работы навалилось – ни поесть, ни поспать. Капустян, до сих пор не покинувший станцию, несмотря на прибытие нового начальника смены, задерганный и замученный, с черными кругами вокруг красных, как у кролика, глаз, в первый момент хотел было дать мне по морде за дела Берша, но уже к исходу первых суток рвался лобызать меня, называл благодетелем и безумно мне надоел. Наедине с «Грифом» мне было лучше.
Ну здравствуй, старая орбитальная кляча. Соскучилась по мне?
За возрожденным жизнеобеспечением последовала деликатная настройка автоматики швартовки лифтов, чего мне прежде не доверяли. Мало что уцелеет на «Грифе», если кабина налетит на него со скоростью гаубичного снаряда, и не дело, если она, напротив, повиснет без движения в ста километрах от станции.
В программное обеспечение я почти не лез – занимался «железом», по большей части не компьютерным. Компьютеров на «Грифе» вообще было мало, а IBM-совместимых всего один, да и тот служил лишь хранилищем данных и не использовался для управления станцией. Операционная система была своя, на редкость кондовая, зато вирусоустойчивая. Нельзя заразить дуб вирусом гриппа.
Теперь я понимал многое, в том числе и Капустяна, сжившегося со станцией до того, что он, думаю, воспринимал ее полудохлые модули как больные органы своего тела, и требовал новых на пересадку. Новых модулей не поступало; от «Грифа» пора было отказываться совсем: либо увести его выше стационарной орбиты, либо уронить по частям в Тихий океан, либо попросту бросить без всяких затей. Еще год, максимум два…
Я лечил «Гриф», отчего Капустян расцветал и колосился. И я же должен был принять участие в экспедиции на Надежду, чтобы в случае ее успеха похоронить «Гриф». Я не завидовал Капустяну.
Теперь уже никто не ограничивал моей самодеятельности, мои распоряжения выполнялись мгновенно и без дискуссий. Я даже начал покрикивать на бестолковых, и никто не огрызался. Я получил право летать по всей станции и во все вмешиваться – считалось, что мне виднее. Без всякого дела я заглянул в когда-то запретный для меня биомодуль, взглянул на пиявок с Медузы, вяло шевелящихся в колбах с каким-то раствором, после чего покинул помещение с максимально возможной скоростью и твердым убеждением, что скорее соглашусь съесть таракана, чем прикоснуться к этой извивающейся мерзости. Какое счастье, что я не биолог и имею право быть брезгливым! Какое счастье, что я не буддист и не боюсь испортить свою карму мечтой сварить из пиявок суп да и выплеснуть его за борт!
Один раз я позвонил домой – теперь уже никого не спрашивая, можно ли. Долго не решался, но все-таки не вытерпел. Честное слово, не знаю, что я сказал бы, если бы к телефону подошла «мама». Наверное, дал бы отбой.
На пятнадцатом гудке я так и сделал. Квартира была пуста. Сам не пойму, что я испытал – то ли облегчение, то ли совсем наоборот. Потом утешил себя соображением: в отличие от Эвелины Гавриловны «мама» не числилась в штате Корпорации, а стало быть, вряд ли подлежала устранению…
Квартиры я лишился, вот что. Она не моя, а фээсбэшная. И вещи мои пропали: книги, кассеты, забавные самоделки. Положим, мне недолго ходить в бомжах – Корпорация найдет мне жилье, стоит только напомнить, – а вещей жалко…
Стерляжий вернулся на вторые сутки, как и обещал, и рассвирипел, узнав, что «лунная» кабина еще на Луне. Между ним, Капустяном и новым начальником смены произошел разговор на повышенных децибелах, сопровождавшийся обвинениями в саботаже. Стерляжий выписал чертей обоим. Меня не пригласили, но я подслушивал без всяких угрызений совести – разговор шел обо мне. Меня не поделили. Начальство орбитальной станции «забыло» пригнать кабину с Луны, тем самым выгадав несколько часов моего общения со здешней техникой. Кажется, технике это пошло на пользу, мне тоже, так что я не очень сочувствовал своему боссу и даже не жалел о том, что на этот раз не устроил ни одной крупной хохмы. Эка невидаль – вырезал из эротического фильма несколько кадров с медленно наплывающей голой задницей, совместил на компьютере со звездным небом и пустил на обзорный экран вместо нормальной картинки. Всей работы на пять минут, и никакого удовольствия: никто не пришел ругаться. Я так и не узнал, какова была первая реакция дежурного оператора, когда он узрел этакую штуку, величаво выплывающую из глубин космоса прямо на «Гриф»…